и сила этого шлейфа оказалась достаточной для того, чтобы поднять ее грузное тело на два лишних этажа. Она очутилась на пятом вместо третьего, но волна всё же не смогла протащить ее до одиннадцатого, куда она, вероятно, так желала взобраться.

Этот эпизод вошел в историографию наших трипов под названием «О чем не говорил Конфуций». Так называется сборник рассказов китайского писателя Юань-Мэя, повествующих о проделках лис, о духах и оборотнях.

Глава тридцатая

Принцесса рейва

Примерно в то же время я познакомился с девушкой, воплощающей в себе принципы той красоты, которую я (после откровения в галерее Уффици) называл «боттичеллиевской» – впрочем, речь не о сходстве между живыми девушками и девичьими образами, встречающимися на полотнах мастеров Возрождения, скорее речь идет о некоем флюиде, о некой особенной рассеянности, а может быть, даже о растерянности – речь об удивленной красоте, которая несколько смущена собственной ускользающей тайной. При этом девочка была тусовщицей, ее хорошо знали во многих тогдашних танцевальных клубах, где она заслужила прозвище Принцесса рейва. Ходила она и по подиуму, хотя и не отличалась высоким ростом, позировала для различных журнальных фотографий и в целом обладала свойством мгновенно очаровывать многие чувствительные сердца, как мужские, так и девичьи. В какой-то момент в нее, кажется, были влюблены все инспектора МГ. Друзья долго не хотели знакомить меня с ней, предупреждая, что я могу влюбиться не на шутку, – так, в общем-то, и случилось. Я с недоверием относился к предупреждениям моих друзей, полагая, что я вряд ли способен влюбиться в девушку, в которую охапками влюбляются абсолютно все, но я не стал исключением, да и не было у меня никаких шансов стать исключением: стоило мне увидеть ее, как мне сразу же показалось, что я знал ее всегда. Она пришла ко мне в гости, и сразу же выяснилось, что наши жизни и души связаны множеством нитей: мы тусовались в одних и тех же местах, читали и любили одни и те же книги, встречали одних и тех же животных на тропах идентичных лесов, отлавливали сходные видения в часы, предназначенные для видений. Мы оба обожали «Алису в Стране Чудес», Венецию и Швейцарские Альпы, а также чтили вещества, прозрачные, словно вода родника, но не являющиеся водой. Ей было двадцать лет, а может быть, двадцать два.

Не прошло и часа с момента нашего знакомства, как мы уже лежали, обнявшись, в Комнатке за Перегородкой – мы целовались, сплетались, мы рисовали пальцами в воздухе затейливые вензеля, траектории венецианских каналов и силуэты альпийских вершин, – казалось, что мы забились в бархатный карман бытия, где не может случиться ничего плохого, ничего тяжеловесного, ничего необратимого. Перегородка, возле которой мы лежали, щедро и ненавязчиво преподносила нам букеты микроскопических цветов, ибо перегородка оклеена была обойной бумагой, которая местами пузырилась, волнилась, волновалась, а изображенные на этой обойной бумаге микроскопические и выцветшие цветы сами собой соединялись в огромные букеты, которые протягивали нам невидимые и деловито-гостеприимные существа, живущие в плоских и плотских пространствах обойной бумаги. Свет становился зеленоватым, словно мы погружались в илистый водоем, мечтая обнаружить на дне водянистые усадьбы, где кособокие лакеи в изумрудных ливреях склонялись с декоративных мостиков, вглядываясь в глубину развлекательных нор, откуда выглядывали белые лица сомов. Художник Сомов, изображавший усадебные соития, тоже, должно быть, стремился к подобному качеству изображения, когда превращал своих девушек и вельмож в черные силуэты, проступающие на изумрудно-золотом фоне. Но Сомов был гей, соответственно, образы юных распутниц восемнадцатого века оставались для него иконографической условностью; для меня же они были столь же необходимы, как представляется необходимым с точки зрения весенних дворов то состояние вечернего воздуха, которое наступает после быстрого проливного дождя.

Я написал для нее несколько стихотворений на английском языке – такого рода глоссолалии случаются вследствие неожиданных влюбленностей. Эти стихи я до сих пор к месту и не к месту вставляю в свои рассказики в качестве небольших неловких памятников, призванных увековечить те фрагонаровские поцелуи украдкой, что процветали в Комнатке за Перегородкой.

Wait for the tiger, teenager-girl!

For black-yellow storm, for fight!

And when he will come

Just use your gun

For shot of compassion in night.

Или же:

What can be more depressive than

This duel between twins?

It could be more obsessive scene

When you just sit with queens

Both queens are sad, both queens are mad

Just puppets – black and white

You – in between. You – all in red!

My sorrow, my bright.

The river’s water waits for us,

For bodies – yours and mine.

Together through the looking glass,

Through river’s water shine.

Мне казалось, что начинается долгая любовь или долгая дружба, но я, конечно, вовсе не был уверен в этом, поскольку девушки 90-х годов бывали текучими и ускользающими, как ртуть. Я вполне был готов к тому, что ее унесет от меня потоками бытия, потоками ее непредсказуемых и неизвестных мне пристрастий, но я был совершенно не готов к тому резкому и фатальному исчезновению, которое скрывалось за поворотом.

Вскоре после нашей встречи мне предстояло в очередной раз улетать в Германию, чтобы строить там очередную инсталляцию МГ в очередном музее, но мы еще успели повидаться разок в клубе «Птюч» – там состоялось небольшое дефиле, где она ходила по подиуму, демонстрируя одежду с флуоресцентными вкраплениями (синие, зеленые и фиолетовые свечения).

Через несколько дней после моего прибытия в германский город (это был Аахен) мне позвонила одна подруга из Москвы и сказала, что Принцессу рейва задушили капроновыми колготками в подъезде многоквартирного дома неподалеку от известного ночного клуба. Убийство якобы совершено женщиной, девушкой. Причина – ревность.

Да, вокруг Принцессы рейва кипели страсти, сама же она была спокойным ангелом, ненароком заглянувшим за земную дверь. Мне осталась на память фотография, подаренная ею: она сидит в гондоле на одном из венецианских каналов и смотрит в небо с леонардовской полуулыбкой. Лицо совершенно ангельское. Еще осталась фотокопия ее рисунка (она прекрасно рисовала): иллюстрация к «Алисе в Стране Чудес» – кролик во фраке, усеянном мальтийскими крестиками, смотрит на карманные часы.

Глава тридцать первая

Пистолет, девушка, чайник, луч

В детстве я проявлял дикое и упорное нежелание ходить