летали протентомоны — огромные насекомые с метровым размахом крыльев. Летали гигантские ящеры и другие создания, даже подобных которым уже давно не осталось. В более плотной и вязкой атмосфере крылья термитов вполне могли иметь большую подъемную силу.

При случае мы еще проверим эту мысль, а сейчас посмотрим, что происходит с темнотелыми термитами, крылья которых распоролись «по шву» и сброшены.

Приземлившиеся после полета молодые самки неспокойны: они бегут, то и дело останавливаясь. В конце концов один из еще находящихся в воздухе самцов опускается поблизости, быстро обламывает крылья и, прижимая усики к земле, по запаху находит след; пока самка стоит на месте, он догоняет ее. Коснувшись ее усиками и оповестив таким образом избранницу о своем присутствии, самец дожидается, пока она снова пускается в путь. А она бежит теперь уже, все время оглядываясь: за ней следует ее будущий супруг.

Брачные прогулки термитов называют тандемом, по названию двухместного велосипеда, в котором ездоки, сидя один за другим, оба нажимают педали передачи. Тандем — поиск места гнездования — длится у многих термитов несколько минут, у других — несколько дней.

Когда место выбрано, насекомыми снова овладевает тяга к мраку и тигмопатия, стремление к тесноте, потребность прикасаться поверхностью тела к почве. Они проникают под камень или под комок земли и принимаются рыть грунт.

Здесь закладывается начало новой семьи, возникает зародыш термитника.

9. ТАБЕЛЬ О КОРМОВЫХ РАНГАХ

Спустимся же на первые две-три ступеньки в подземелье, сооруженное термитами, и окунемся в течение их удивительной жизни. Незримо направляет она движение обитателей гнезда, но одновременно и сама рождается из их поначалу кажущегося беспорядочным снования.

Мы уже видели вереницы и цепи насекомых, перемещающихся в гнезде в разных направлениях. Сейчас, вооружившись лупой, посмотрим, как термиты вступают в «кормовой контакт», когда один передает корм, а второй его принимает.

Это родилось из жизни, из потребности и само стало жизнью, потребностью. Каждый термит живет не только тем, что где-нибудь добывает корм, не только тем, что питается, но в такой же мере и благодаря тому, что отдает пищу собратьям. Здесь дети снабжают кормом родителей, а родители — детей, молодь кормит взрослых и взрослые — молодь, ровесники передают пищу друг другу. Каждый бывает попеременно то кормильцем, то питаемым, то отдающим, то получателем, причем кормление, отдача пищи представляет не менее насущную, а нередко и более настоятельную потребность, чем ее получение.

Потребность питаться и питать пронизывает весь уклад жизни. Каждый одинаково настойчиво ищет способа покормиться и покормить. Это здесь первый закон существования. Ему подвластны все, включая самых молодых, едва вылупившихся на свет крохотных созданьиц. И каждое, едва получив от кого-нибудь уделенную ему пищу, ищет, кому передать долю.

Как любое насекомое, термит принимает корм с помощью своего ротового устройства, а далее заглатывает добытую пищу. Это все делают одинаково, зато друг друга все кормят по-разному.

Вот один раскрывает жвалы и, дождавшись, когда второй введет между ними голову, переливает из себя прямо в открытый рот голодного каплю корма. Но «кормовой контакт» — это не обязательно обмен пищей.

И рабочие, и солдаты, и молодь, и крылатые, и родители, — короче, все снабжают всех также выделениями, выпотом, который слизывается с хитиновых покровов тела.

Существует еще одна форма кормового контакта: термит выделяет из брюшка каплю, а другой ее выпивает. В этой капле — кормовая эстафета. Пищеварительный тракт одной особи не успевает переварить корм полностью, он здесь лишь частично подготовляется к последующему усвоению и потому жадно — и не раз! — поедается, аккуратно — и не раз! — передается от одного к другому.

Проглоченный корм питает, следовательно, самого термита, а сверх того превращается или в отрыжку, или в выпот, или в каплю «эстафеты», то есть все еще в корм для других.

В термитнике поедаются и рубашки линяющей молоди, и тела погибших членов общины. Остаются разве что головы солдат: жвалы рабочих не справляются с этими литыми хитиновыми цилиндрами. То, что не может быть съедено, складывается в особые ниши, откуда мусор время от времени убирается.

Когда все питательные вещества из корма извлечены, он превращается в ту темную вязкую каплю выделений, которая попадает в жвалы строителей и используется как крупица облицовочного материала, как цемент, как паста. Благодаря этому и поддерживается в термитнике та чистота, без которой жизнь в гнезде была бы немыслимой.

Ходы, камеры и ячейки в гнезде бывают изнутри шершавыми или гладкими, матовыми или лакированными, но при всех условиях они выметены и вылизаны. Нигде нет ни пылинки, ни крошки.

Заглянем теперь еще раз в уже знакомую нам миндалевидную камеру, на дне которой распласталась гофрированная туша родоначальницы. Снедаемая постоянным голодом и, как и ее супруг, беспрерывно побуждаемая к принятию пищи, она то и дело подает вперед свою крохотную на фоне чудовищного брюшка голову и вводит ее между широко раскрытыми жвалами одного из тянущихся к ней рабочих. Лихорадочно оттирая и оттесняя друг друга, пробиваются они поближе к голове, к открытому рту, в который переливают свою каплю корма.

Непрерывно тянется цепочка пигмеев, спешащих принести корм ненасытной великанше. Отдав дань, они исчезают в безликой толпе, заполняющей камеру.

Что приводит сюда поток кормящих? Все та же настоятельная, как голод, и никак иначе не утолимая потребность отдать родоначальникам семьи созревший, обогащенный выделениями желез корм.

Но в этой же камере мы видели множество термитов, которые, оттирая и оттесняя друг друга, домогаются припасть к брюшку и слизать или высосать хоть капельку выпота, сочащегося сквозь прозрачную перепонку. Они бесцеремонно теребят складки и лохмотья покровов брюшка, прикусывают их, прокусывают, впиваются в тело.

Вся поверхность брюшка испещрена шрамами и глубокими рубцами. Их постоянно бередят новые и новые термиты, но ничто в поведении родоначальницы не говорит о том, чтоб они причиняли ей боль или даже просто докучали. Наоборот, похоже, царица не только с величественным равнодушием позволяет терзать себя, но даже нуждается в массе теребящих ее термитов. Во всяком случае они ничуть не мешают ей откладывать яйца.

Слепые создания, беспрерывно ощупывающие усиками конец брюшка царицы, суетятся вокруг него с полуоткрытыми жвалами в ожидании очередного яйца. Время от времени вместо влажно мерцающей оболочки медленно выходящего яйца на конце брюшка показывается жидкая прозрачная капелька, и тогда один из термитов, выполняющих здесь роль повивальных бабок, жадно выпивает доставшуюся ему порцию корма.

Таким образом, в эстафету поступают и остатки той сверхконцентрированной пищи, которой рабочие термиты непрерывно снабжают родителей и из которой возникают зародыши будущих