в глаза польстившейся на добычу неопытной молодой ящерицы, по краям участка то там, то здесь появляются на мгновение головы рабочих. Один за другим появляются они у края пролома с песчинками в жвалах. У некоторых вроде и нет никакого груза, но вот приподнята голова, разведены челюсти — и из открытого ротового отверстия выжимается густая капля строительной пасты. Рабочий нес ее в себе, и она не успела подсохнуть. Наклонив голову почти под прямым углом к оси тела, строитель впечатывает новую крупицу к ранее положенным. При этом он сначала поворачивает голову до отказа, а затем восстанавливает ее положение для следующего поворота. Вмуровывая строительный материал, прижимая и скрепляя кладку, рабочие орудуют жвалами как зажимом, а головой как ключом, которым завинчивают гайки.

Вся операция проделывается изнутри. Снаружи видно только непрерывное трепетание усиков да блеск голых хитиновых черепов.

Всё у́же становится заделываемая быстро схватывающейся строительной массой щель. Один за другим скрываются в ней термиты из числа тех, что прикрывали собой участок. Им следует торопиться. Кто не успеет вернуться — останется за порогом, а кто останется за порогом — обречен. Вне дома, без семьи для термита нет ни крова, ни корма, ни тепла, ни влаги, и воздух для него не тот. Оторванный от семьи, он погибает раньше срока. И все же никто в гнезде не ждет запаздывающих.

В последний раз мелькнули изнутри кривые зубчатые жвалы солдата, голова рабочего с крупицей пасты, и пролом заделан окончательно. Гнездо вновь закупорено и забронировано.

Все это можно наблюдать с весны до поздней осени; но только не в тот выдающийся день и час жизни термитника, не в те минуты, когда накопившиеся в нем скрытые силы вырываются из мрака на свет, из-под земли на воздушный простор, из глубины гнезда ввысь. Это время роения.

Оно происходит в определенное время года (у разных видов по-своему, да и у одного вида в разных местностях не одинаково) , чаще всего после теплого дождя, который щедро напоил землю и увлажнил ее верхний слой. Душная, парная жара проникает сквозь оболочку гнезда в его коридоры и камеры и нарушает привычное движение цепей, вырывая из них взрослых рабочих и солдат. Сначала поодиночке, потом массами они стягиваются кверху и сосредоточиваются в верхних этажах, ближе к куполу.

Все идет здесь сейчас не так, как обычно.

Теперь сами рабочие изнутри пробивают купол, прокладывают ходы на поверхность. А тем временем снизу в камеры и ниши верхней части гнезда собираются уже и крылатые. Еще недавно они всячески избегали света и наземного воздуха и первыми убегали от него в нижние горизонты гнезда, поглубже забивались головами в темные тупики камер. Сейчас свет и свежий воздух не только не страшат крылатых, но, наоборот, зовут и привлекают их.

А тысячи рабочих и солдат готовятся проводить крылатых в первый и последний выход за пределы гнезда.

И без того высокое содержание углекислоты в термитнике в эти часы возрастает до пятнадцати-шестнадцати процентов. Жаркий и еще влажный после дождя, напоенный углекислотой воздух гонит крылатых из гнезда. Последнее, что еще удерживает их здесь, — это тяга к тесноте, к толчее, необходимость постоянно чувствовать поверхностью тела, всеми его покровами прикосновение стенок темных коридоров, углов, тупиков, касание тел других термитов.

Доказано, что теснота мила этим насекомым. Для такого их чувства терминологи изобрели особое название — тигмопатия.

И вот в такой-то момент даже тигмопатия отказывает термитам. Теснота не манит их более, перестает их удерживать в гнезде. Многочисленные выходы уже давно готовы, охрана покидает свои посты, и взбудораженная масса рабочих вперемешку с крылатыми и солдатами выливается наружу.

Трепещущие насекомые расползаются по холмику и вокруг него, стремясь подняться повыше, взбираются на стебли травинок.

Их подстерегают вокруг смертельные опасности. И в воздухе и на земле неспокойно: сюда сбегаются, сползаются, слетаются птицы, грызуны, черепахи, ящерицы, ежи, пауки, тысяченожки, стрекозы, сверчки, скорпионы, муравьи, осы, богомолы. Если термитники расположены вблизи водоемов, то ко времени роения у берега появляются стаи рыбы. На опушках зарослей и лесов собираются шакалы, обезьяны, куницы. За окраинами селений термитов до отвала клюют куры, пожирают кошки, собаки.

Но это не останавливает насекомых. Безудержно выливаются из-под земли их живые потоки. Солнце блестит на хитине коричневых тел, серебрит крылья, которые наконец-то расправлены, раскрыты и поднимают крылатых в воздух. Их взлетает столько, что похоже — пар валит из перегретых котлов.

Взлететь, однако, удается не всем, некоторых рабочие удерживают на куполе.

Тем временем оставшиеся дома и, несмотря на все события, так и не покинувшие гнезда термиты понемногу стянулись снизу к выходам и принялись, как им положено, заделывать повреждения.

Ходы из гнезда, только что выгрызавшиеся, уже заклеиваются, сужаются, закрываются. Теперь задержанные на куполе крылатые вместе с задержавшими их начинают возвращаться внутрь. Выполнив свое назначение, рабочие и солдаты бегут от света, снова ищут тесноты. Тем, кто замешкался, следует поторопиться: пройдет еще несколько минут — и путь домой закроется для них навсегда.

А что же с теми, которые в воздухе? Взлетают они обычно невысоко. Порыв ветра подхватит крылатых, иногда отнесет их подальше, но чаще они опускаются чуть не рядом со своим гнездом и, едва успев коснуться земли, принимаются обламывать свои великолепные крылья.

Обламываются крылья легко, можно сказать, сами собой. От каждого в верхушечной части остается только небольшая треугольная лопастинка. Поблескивая темным, почти черным хитином брюшка, неузнаваемо изменившееся, кажущееся теперь голым насекомое убегает, оставляя на земле четыре своих крыла.

Как странно все это выглядит, если вдуматься! Тысячи крылатых ежегодно вырастают в недрах термитника. Месяцами живут они в глубине камер, не пытаясь даже применить свое летное оснащение. Мало того — сдается, всячески берегут и сохраняют его до часа, когда оно потребуется. И вот бьет этот — единственный в жизни час. И что же?

Едва успев подняться, насекомое уже снова внизу, а ветер, как сухую порошу, гонит по земле мириады сброшенных крыльев, наметая их валами, свивая в кучи и вновь разнося как попало. Интересно хоть раз самому посмотреть на эту сверкающую перламутровыми огнями весеннюю поземку из сброшенных крыльев.

Но как понять столь очевидное несоответствие между великолепием летного оснащения крылатых и его воздухоплавательной никчемностью в современных условиях? Не значит ли это, что в прошлом крылья термитов были орудием полета более совершенным, чем сейчас? Ведь в те времена, когда термиты вышли на арену жизни, приземная атмосфера содержала и паров воды, и углекислого газа много больше, чем сейчас. Не случайно в те далекие эпохи