Шрифт:
Закладка:
Но когда она развернулась, чтобы уйти, ему показалось, что от него уходит друг, которого он давно знает. И он пригласил ее на ужин. Она пришла, наверное, потому, что была голодна.
И вот они здесь, и она называет его добрым пожилым господином. Могла бы получиться трогательная история о старом куске льда, который растопила маленькая девочка, а он потом ее удочерил, подумал герр Вопель. Нет, не подходит. Незавидная роль. С некоторым облегчением он вспомнил, что кусок льда беден. Все ограничится этим ужином. Пусть девочка говорит. Она уже умеет. «Расскажите мне о пансионе, – неловко предложил он, – на случай, если туда соберется моя Лотта». – «Конечно, – серьезно ответила девушка, – но не знаю, сможете ли вы это представить. Там все пропитано тревогой или, можно даже сказать, тоской. Там всегда есть люди, а некоторые просто приходят в так называемую ночлежку. Старухи или те, что с детьми. Иногда они остаются надолго. Но в основном там странные молодые девушки, которые ищут работу и живут благодаря кофе, аспирину, надежде и картофельному салату, а когда они идут мыться, они берут с собой всю свою стирку…» Виновато глядя в ее картофельный салат, герр Вопель пробормотал: «Надо было заказать что-нибудь другое». – «Не важно. Я люблю его, и он недорогой… – Она с улыбкой отодвинула тарелку. – Знаете, у меня была большая палка колбасы, и я ее спрятала. Сначала, как только они ее увидели, они сразу стали намекать, что тут все общее. А вчера они забрали у меня колбасу и нарезали на много маленьких кусочков. Мы же одна семья, говорят. А я высокомерная и отделяюсь от других. Глупо, правда?» Герр Вопель согласно кивнул. Она продолжала уныло рассказывать о колбасе. Он все понимал. Но о себе она не сообщала ничего. И только спустя несколько дней на набережной, глядя на темнеющую Эльбу, Лотта упомянула о Хансе.
Ее лицо скрывал сумрак, и это позволяло ей говорить без стеснения. Герр Вопель молчал и поэтому узнал о Хансе все.
Ханс не писал ей, хотя знал ее адрес. И все равно Ханс был великодушен и заслуживал восхищения. Он красивый и молодой. А сидевший рядом и внимающий герр Вопель – старый и щуплый.
Но он умел слушать – и вскоре располагал всеми подробностями жизни Ханса от семи до двадцати лет. На набережной зажигались фонари, вверх-вниз по реке ходили лодки. После выходных люди возвращались в город из Швейцарии. В молодости герр Вопель уезжал еще дальше. Он тогда много путешествовал. Лотта перебила его мысли: «Мы должны были уехать куда-нибудь к Рейну, поселиться там, где тепло и земля плодородная. Может, в окрестностях Мозеля. Так хотел Ханс. А теперь я не знаю…»
Утешать герр Вопель не умел. В последние годы он даже не разговаривал ни с кем толком. Теперь же ему очень хотелось как-то ее поддержать. Но Лотта ничего от него не ждала. Она была далеко и тосковала по иным, неведомым ему местам…
Шли дни. Герр Вопель больше не чувствовал себя одиноким, несмотря на то что на Винкельманнштрассе появлялся нечасто. Он придумывал длинные истории о Лотте и Хансе – сперва об их юной, робкой любви со всеми ее недоразумениями и примирениями. Потом он сочетал их браком и отправлял на берег Рейна. После долгих колебаний селил в окрестностях Кобленца, там красиво, он знает. Потом одного за другим производил на свет множество маленьких Лотт и Хансов. Рассаживал их под цветущим персиковым деревом, и мама Лотта им говорила: «Это было в Дрездене. Я встретила там одного пожилого господина. Его звали герр Вопель. Если бы не он, вас бы не было. Или вы были бы детками других родителей. Он умер. Уже давно. Светлая память. Знаете, это случилось в тот вечер, когда я была особенно одинока и несчастна, а они съели мою колбасу. Кто-то позвонил в дверь, а потом…» Такие картины рисовал в воображении герр Вопель, но Ханс при этом всегда получался у него каким-то плоским. Герр Вопель вообще сомневался, что этот Ханс ему нравится…
Лотта между тем нашла работу. В пекарне. Иногда он приходил туда и смотрел на нее с улыбкой. А к выпечке он был равнодушен. У Лотты почти не оставалось свободного времени, и герру Вопелю не хватало нового материала для бесконечных историй о счастливой жизни семейства Ханса под Мозелем. Но герра Вопеля это не огорчало – больше всего ему, пожалуй, нравилось то, что Лотта остается в Дрездене. И он уже не прятался под серый капюшон бессмысленности. Герр Вопель был не одинок.
Лотте запрещалось разговаривать с покупателями. Поэтому герр Вопель просто смотрел на нее вопросительно, и это означало: «Ханс еще не написал?»
На что она слегка пожимала плечами, что значило: «Пока нет».
И вот однажды, подойдя к его столику, она тихо и быстро проговорила: «Дорогой герр Вопель, если Ханс напишет, письмо придет на главпочтамт. А у меня нет времени ходить туда каждый день. Может быть, герр Вопель, как-нибудь?..» Он сдержанно кивнул, не показав захлестнувшего его энтузиазма, и, счастливый, пошел домой.
Он превратился в действующее лицо, получил роль, стал помощником. Отныне он будет не просто стоять в стороне и наблюдать. И герр Вопель начал каждый день ходить на почту, где оказалось даже интереснее, чем на вокзале. Там можно было изучать людей, которые ждут известий.
Одни спрашивали бодро, с надеждой, но в голосе звучал страх: «Писем нет?» Другие с нарочитым равнодушием бросали на прилавок визитную карточку и усердно делали вид, что зашли случайно и им нет никакого дела до того, пришло ли письмо. Третьи смотрели на почтальона с мольбой, а четвертые старались вообще не смотреть, как будто стыдились.
Герр Вопель начал многих узнавать. Тех, кто приходил каждый день и уходил с пустыми руками. А еще на почте был ящик, битком набитый письмами, которые – странное дело – так и не забирали…
Все это время герр Вопель жил. Он впервые видел рядом людей, которых понимал, людей, которые ждали и тосковали. А вечером, когда он ни с чем заходил в пекарню к Лотте, это она спрашивала у него глазами: «Пока ничего?» И он отвечал ей легким пожатием плеч: «Пока нет».
Ничто не могло сблизить их сильнее. Герр Вопель, упорно продолжая следить за счастливой жизнью семейства Ханса под Мозелем, незаметно и робко начал вплетать в сюжет и себя самого. Почему бы
