Шрифт:
Закладка:
— В городке, где ты рождён, бушует океан волшебства…
Ой, кажется, я случайно спела вслух! Видимо, это было так неожиданно, что волосы Отца дыбом встали, а Фил так и застыла с поднятым копьем. Её глаза остекленели, а рот немного приоткрылся. От неловкой мысли о своей чудаковатости даже перед смертью, я снова скрючилась в три погибели. Уж хотела снова выпрямиться…
Но потом осознала, что от напевной фразы Филса-то и не пронзила меня копьем. Это осознание прямо по мозгу ударило. Я посмотрела в ее глаза вновь и увидела, как льдина на дне хрусталика дрогнула.
Меня резко озарило. В душе загорелся одинокий, совсем маленький, но яркий огонёк надежды. Он вмиг разогнал отчаяние и наполнил меня светом: все внутри трепетно завертелось, шестерёнки в голове опять начали стремительное движение, сердце забилось с новой силой. Я решилась продолжить напевать строки из так горячо любимой песни… Песни Броквена.
— Холмы так зелены… — этой строчкой заставила Фил ещё больше недоумевать. Она часто заморгала и попятилась, поднимая плечи и сжимая оружие. Я же специально смущенно хихикнула и покачала головой, начав оправдываться: — Ох, эм… Извини, Фил, само запелось. Ну…Знаешь эту штуку, когда в последние минуты вся жизнь проносится перед глазами? Я совершенно случайно, так что давай, убивай…
Но Хьюстон уже не стремилась убить. Она прижала копье к груди и не приближалась. Некогда невыразительное лицо приобрело оттенки жизненности. Такие бледные, но тем не менее заметные. А льдинки в глазах начали таять.
— Не хочешь пока? — я, водя носками по полу, растеряно прикусила губу и раскрыла глаза. — Тогда может, эм… Продолжишь песню?
Теперь неуверенность заиграла на лице Фил. Она опустила голову и нахмурилась, беспокойно туда-сюда водя челюстью и языком по внутренним сторонам щек. Отцу это явно не понравилось.
— Хочет, хочет, — приговаривал он озабоченно, а яд на теле уже вздувался, превращаясь в волдыри. Плющи становились все больше и толще, отрастали зубы, и обильно стекала мертвесила по стеблям. — Не вздумай отвлекаться, Филса! Ты теряешь время!
Филса ненадолго остановила взгляд на Эрнессе, а затем снова перевела на меня. Хоть она ещё выглядела сжато и сумбурно, и чувствовались ее душевные метания, глаза теперь походили на взор маленького ребёнка — чистый, с маленькими бликами. Хьюстон облизнула губы, сглотнула и на одном выдохе тихо пропела:
— …А воды озера зеркальны…
— Ты слышишь меня?! Не смей петь! — Отец уже рвал и метал на месте, от негодования у него заплетался язык, и речь становилась не очень разборчивой. Выглядел он и говорил ныне как простой сумасшедший алкоголик. Монструозный алкоголик. Вы бы видели эти когти и клыки…
Но я упорно игнорировала вопли, продолжая напевать:
— Здесь Жизнь и Смерть вместе поют…
И Фил за мной неспешно:
— Про чудо Броквена…
Магия снова затрепетала в венах, и на этот раз мне хватило сил, чтобы высвободиться из цветочных оков. Разминаясь, я аккуратно приблизилась к Филсе и обвила ее запястья руками. И одарила искренней улыбкой, что вырвалась сама собой. Тогда Фил шмыгнула носом, а глаза ее наполнились влагой.
— Вспомнила? — поинтересовалась я осторожно. — Нам нравилось ее петь… Мы считали гимн Броквена и гимном нашей дружбы…
— Ага, — подруга утёрла тыльной стороной ладони выступившие слезы, — я помню…
— Давай споём припев вместе? — предложила я, только сильнее стесняя руки Хьюстон.
Она, подрагивая, кивнула, и кулон Возрождения отлил тёплым зелёным оттенком. Его магия слилась с моей светлой бирюзой. И, выдержав небольшую паузу, мы в унисон запели:
«Броквен — город Природы и Небес.
Звёзд полон небосклон,
И цветёт ивовый лес.
Броквен любит и я, и ты, и он,
Мы до самого конца тут проживем…»
На втором припеве мы услышали голоса Особенных. Они пели громко, раскатисто, со всей душой. Не прекращая распевать, я и Филса повернулись к площади и увидели, как они, засветившиеся, смогли взяться за руки. Потоки разноцветного света попросту сожгли плющи. Яркое мерцание Особенных смело протискивалось через людей и окутывало мертвепризраков. Только теперь этот свет вкупе с песней оказался противоядием. Он исцелял души от мертвесилы. Она впитывалась в него и вместе с сиянием оседала на асфальт, а чудовища начинали приобретать знакомые человеческие черты. Исчезали волдыри, сужались пасти, наливались кровью телеса… Господи, это было что-то невероятное!
А на втором куплете подключились люди. Они, следуя примеру Особенных, также взялись за руки и начали петь, кружась со светом:
«А народ, какой народ!
Все семьи любви полны!
В детях искренность пестрит,
И мудры старики!»
Снова прозвучал припев, но на этот раз вместе с живыми и Особенными вступили призраки. Обычные броквеновские призраки! Сияющие, с бледной кожей и белыми глазами! Они улыбались, плакали, кидаясь на людей с объятиями. От этого зрелища Филса зарыдала, сжимая мои руки до крови, и ещё громче запела припев вместе со мной. Похоже, у меня получилось вернуть ее!
А Отец гневно зарычал, уже отпустив радостно поющего Эйдана. Он извивался, точно уж на сковороде, и яростно размахивал руками, вырывая волосы. Гибридные цветы, уже захлёбывающиеся мертвесилой, пытались заткнуть народ и сковать вновь, но уже ничего не получалось. Свет Особенных оказался сильнее.
— ГРЕБАННЫЕ СУКИ! — орал Эрнесс не своим голосом, клацая зубами. Плесень активно покрывала его тело. — КАК ВЫ МОГЛИ ВЕРНУТЬ ИХ ОДНОЙ ИДИОТСКОЙ ПЕСНЕЙ?! ЗАМОЛЧИТЕ ЖИВО, УБЛЮДКИ-И-И!!!
Но мы и не думали останавливаться. Усмехаясь, призраки и люди запели только громче:
«Город дружбой нас связал,
Мы едины, как Смерть и Жизнь!
И на площади кричим:
Броквен, родный! Цвети, искрись!»
Филса сквозь слёзы и песенные строки вдруг произнесла:
— Ты помнишь…
— Я всегда помнила, — нежно ответила я. — Каждый миг нашей дружбы прочно засел в моей памяти, а ты сама — в моем сердце. Ты же Жизнь, и без тебя я — Смерть, никуда. Ты мне как родная сестра.
— Прости меня… — всхлипывала Хьюстон. — Прости за все…
— Конечно прощаю, — усмехнулась, сморгнув слезы. — Я от тебя никогда не откажусь…
— ТЫ-ТО ЧЕГО РАССОПЛИВИЛАСЬ, ФИЛСА?! — вдруг перебил Отец, подходя ближе. От него сильно начало
