его, и он проснулся в бледно-желтом свете зари среди небритых отекших лиц, слегка окрашенных словно бы далеким, угасающим заревом жертвенного костра, помигивающих тусклыми глазами, в которые темными, таинственными волнами возвращалось сознание. Он сошел, позавтракал и, пересев на другой поезд, оказался в вагоне, где отчаянно вопил ребенок, Хорес шел в спертом аммиачном запахе, хрустя разбросанной по полу ореховой скорлупой, пока не нашел место рядом с одним мужчиной. Минуту спустя мужчина нагнулся и сплюнул между колен табачную жвачку. Хорес быстро поднялся и пошел в вагон для курящих. Там тоже было негде сесть, дверь в отделение для негров была распахнута. Стоя в проходе, он глядел в сужавшийся коридор сидений, обитых зеленым плюшем, над их спинками раскачивались в унисон пушечные ядра в шляпах. Взрывы голосов и смеха непрестанно колебали голубой, едкий воздух, окружающий белых людей, плюющих в проход.

Хорес делал еще одну пересадку. Толпа ожидающих поезда состояла наполовину из молодых людей, одетых по-студенчески, с маленькими загадочными значками на рубашках и жилетах, среди них были две девушки с накрашенными лицами, в коротких ярких платьях, похожие на одинаковые искусственные цветы, окруженные шумными неутомимыми пчелами. Когда подошел поезд, все они с криками и хохотом оживленно рванулись вперед, небрежно расталкивая плечами других людей, со стуком, хлопаньем откидывали сиденья и усаживались, запрокинув головы в смехе, их холодные лица все еще скалились, когда три женщины средних лет прошли по вагону, пытливо глядя по сторонам в поиске свободных мест.

Обе девушки сели рядом, сняли шляпки, коричневую и голубую, подняли тонкие руки и не столь уж бесформенными пальцами стали приводить в порядок волосы, их сближенные головы виднелись между расставленных локтей и склоненных голов двух юношей, перевесившихся через спинку сиденья, в окружении шляп с цветными лентами на разной высоте, поскольку их обладатели сидели на подлокотниках или стояли в проходе; вскоре показалась фуражка кондуктора, пробиравшегося между ними с грустными, раздраженными криками, напоминающими птичьи.

— Билеты. Билеты, пожалуйста, — монотонно выкрикивал кондуктор. На миг студенты окружили его, так что была видна лишь фуражка. Двое молодых людей быстро проскочили назад и сели позади Хореса. Впереди дважды щелкнули щипцы кондуктора. Он повернул назад.

— Билеты, — пробубнил он. — Билеты.

Он взял билет у Хореса и остановился возле юношей.

— Мой вы уже взяли, — сказал один. — Еще раньше.

— А где корешок? — спросил кондуктор.

— Вы нам не вернули их. А билеты взяли. У меня был номер, — он бойко назвал какой-то номер чистосердечным, убедительным тоном. — Шэк, ты не запомнил своего номера?

Второй назвал какой-то номер чистосердечным, убедительным тоном.

— Да вы же взяли у нас билеты. Посмотрите как следует. И стал насвистывать сквозь зубы ломаный танцевальный ритм.

— Ты обедаешь в Гордон-Холле? — спросил другой.

— Нет. Запах изо рта у меня натуральный.

Кондуктор пошел дальше. Насвистывание достигло крещендо, молодой человек сопровождал его прихлопыванием по коленям и выкриками ду-ду-ду; потом просто завопил, бессмысленно, пронзительно; Хоресу показалось, что перед ним бешено мелькают печатные страницы, воскрешающие в памяти загадочные воспоминания без начала и конца.

— Она проехала без билета тысячу миль.

— Марджи тоже.

— И Бетси.

— И Марджи.

— Ду-д-ду.

— В пятницу вечером я закачу попойку.

— Фью-ю-ить.

— Тебе нравится печень?

— Мне так далеко не забраться.

— Фью-ю-ить.

Молодые люди свистели, стучали каблуками о пол в неистовом крещендо, выкрикивали ду-ду-ду. Первый так встряхнул сиденье, что спинка ударила Хореса по голове. Хорес поднялся.

— Будет вам, — сказал он. — Кондуктор ушел.

Спинка опять ударила Хореса, он смотрел, как юноши поднялись и присоединились к группе, забившей проход, видел, как первый грубо и нагло оттолкнул ладонью одно из веселых, оживленных лиц, повернувшихся к ним. Возле этой группы стояла, прислонясь к спинке сиденья, деревенская женщина с младенцем на руках. Она то и дело оглядывалась на забитый проход и пустые места позади.

В Оксфорде на станции Хорес погрузился в толпу студенток, они были без шляпок, кое-кто с книгами в руках, их по-прежнему окружала орава в ярких рубашках. Не давая никому пройти, взявшись за руки с кавалерами, объектами случайного и непритязательного соседства, они лениво поднимались вверх по холму к университету, покачивая узкими бедрами, и, когда Хорес сошел с тротуара, чтобы обойти их, окинули его пустым, холодным взглядом.

На вершине холма три тропинки шли в разные стороны через обширную рощу, за которой виднелись в зеленых аллеях здания из красного кирпича и серого камня, оттуда чистым сопрано зазвенел звонок. Процессия разделилась на три потока, тут же разбившихся на пары, взявшись за руки, они брели, беспорядочно петляя, наталкиваясь друг на друга со щенячьим визгом, эксцентричные и беззаботные, как праздные дети.

Самая широкая тропа вела к почтовой конторе. Хорес вошел туда и ждал, пока люди у окошка не разошлись.

— Я пытаюсь отыскать одну юную леди, мисс Темпл Дрейк. Может, я ее проглядел?

— Ее здесь уже нет, — ответил служащий. — Она покинула университет недели две назад.

Служащий был молод; вялое, невыразительное лицо за роговыми очками, тщательно причесанные волосы. Через некоторое время Хорес услышал свой негромкий вопрос:

— Вы не знаете, куда она уехала?

Служащий взглянул на него. Подался вперед и, понизив голос, спросил:

— Вы тоже сыщик?

— Да, — сказал Хорес. — Да. Неважно. Не имеет значения. Он неторопливо спустился по ступенькам, вышел снова на солнечный свет. Постоял, пока студентки обтекали его с обеих сторон непрерывным потоком цветных платьиц, коротко стриженные, с обнаженными руками, с тем одинаковым холодным, невинным, беззастенчивым выражением, которое он ясно видел в их глазах над одинаковыми, ярко накрашенными ртами; двигались они как музыка, как мед, льющийся в солнечных лучах, языческие, эфемерные и безмятежные, смутно воскрешаемые памятью изо всех минувших дней и былых восторгов. Яркое, колеблющееся от зноя солнце светило в прогалины на зыбкие видения из кирпича и камня: колонны без вершин, башни, словно бы плывущие над зеленым облаком и медленно тающие в юго-западном ветре, зловещие, невесомые, обманчивые; стоя и прислушиваясь к нежному монастырскому звону, Хорес думал: Ну и что дальше? Что дальше? И отвечал себе: Да ничего. Ничего. Все кончено.

Он вернулся на станцию за час до прибытия поезда, держа в руке набитую, но незажженную глиняную трубку. На вонючей, грязной стене туалета увидел написанное карандашом имя — Темпл Дрейк. Спокойно прочел и опустил голову, медленно вертя в руке незажженную трубку.

За полчаса до прихода поезда студентки начали собираться, спускались с холма и толпились вдоль платформы с тонким, оживленным пронзительным смехом, их белые ноги были однообразны, тела под короткими платьицами непрерывно двигались с неуклюжей и чувственной беспечностью молодости.

Обратный поезд пришел с