скверное положение те попали: вся Свентокшиская в руках повстанцев, в каждом окне — польские снайперы. Как бы в подтверждение этих слов из нескольких окон противоположного дома грянули выстрелы. Танкисты невольно втиснулись поглубже в подворотню, и переговоры, начатые столь эффектно, стали оживленнее. Прозвучали слова о неизбежной гибели или спасении как тех, что были взяты в плен, так и тех, кто их взял. Танкисты молчали, но заметно было, что — отрезанные от своего командования — они растерялись, чувствуют себя крайне неуверенно и не знают, как поступить в столь сложной ситуации. А тем временем бородач втолковывал им, что все дома заняты поляками, в распоряжении немцев остались только мостовые, да и те под сильным обстрелом, что лишь один из шести танков прорвался на площадь Наполеона, к почтамту. И лучше им сдаться — тогда их, как военнопленных, отправят к польскому командованию, а раны перевяжут в повстанческом лазарете, он как раз находится в здании, возле которого они так неосмотрительно укрылись.

Анна знает, что бородач все выдумывает, что ситуация внутри здания неясная. Но немцы вступают в разговор, и это уже первый успех пленных.

— Сдаться? — иронически спрашивает один из танкистов. — Кому же?

— Нам, — флегматично отвечает бородач.

— А кто вы такие? Бандиты! — возмущается танкист.

— Нет, мы — польская армия.

— Польская армия? Это кто же именно?

— Я, — спокойно отвечает бородач, показывая на свою нарукавную повязку с буквами «WP» — Войско Польское.

— Вздор! Кто гарантирует, что если мы сдадимся, то останемся в живых?

— Польская армия. Я.

Стрельба усиливается, пули из дома напротив падают возле самого подъезда, впиваясь в тротуар. Переговоры приобретают все более напряженный характер. И наконец один из раненых немцев, видимо слабея, бормочет:

— Кончайте. Я истекаю кровью.

«Истекает кровью, отказывается от борьбы», — подумала Анна и поняла, что немцы капитулируют. Но не хотят сдаваться женщинам, требуют, чтобы оружие от них принял «старик». Бородач передает свой портфель Новицкой и с невозмутимым спокойствием протягивает руку за оружием. Затаив дыхание, Анна смотрит на немцев: опустят дула пистолетов или выстрелят в «бандитов»? Вокруг свистят пули, с Маршалковской в любую минуту может подоспеть подмога. Но танкисты уже сдают представителю «польского вермахта» восьмизарядные парабеллумы, гранаты и патроны. Бородач передает трофеи женщинам, и вот уже они, а не немцы, вооружены до зубов. Затем недавние пленники отводят в штаб полковника «Монтера» первых немецких военнопленных. Буква «V» над входом в штаб кажется Анне предвестницей долгожданной победы. Она не могла знать, что в это время отбита первая атака повстанцев на здание почтамта и потеряны два решающих в этой борьбе фактора: возможность захватить немцев врасплох и установить связь с Лондоном. Немцы последние несколько часов стягивали к взбунтовавшемуся городу все резервы, а из Лондона, где ничего не знали о разыгравшихся в Варшаве событиях, передавали веселую танцевальную музыку. А в варшавских квартирах, как только прогремели первые выстрелы, были извлечены из тайников радиоприемники — люди ждали сигнала.

Чтобы выполнить поручение и узнать, где же, черт возьми, находится радиоаппаратура, Анна оторвалась от группы, эскортирующей пленных танкистов, и вернулась на Свентокшискую. Но там было только около дюжины громкоговорителей. Радиопередатчик, упакованный в большие ящики, должен был доставить «Стефан», но незадолго до часа «W» его застрелил немецкий патруль. Надо было любой ценой разыскать аппаратуру: если люди гибнут, эфир не должен безмолвствовать. Как Варшаве в сентябре нужно было слышать голос, так восставшим необходимы были приказы и сообщения. С Воли ночью дали знать, что Главный штаб командования АК не имеет связи с центральными районами. У штаба «Монтера» тоже нет связи ни с одним из подчиненных ему участков. Из-за отсутствия радиосвязи по городу курсируют с донесениями и приказами около шести тысяч связных; многие из них гибнут. На улицах, помимо регулярных немецких частей, появляются «голубятники» — немецкие снайперы, укрывающиеся на чердаках, метко поражающие цель из винтовок с оптическим прицелом. Ночью поступает сообщение, что ящики с радиоаппаратурой, которые не успел доставить в штаб «Стефан», находятся на Велькой в угловом доме, частично занятом немцами. С группой прикрытия полковника «Вольского» и отрядом «удальцов» идут девушки-санитарки и с ними Анна, которая должна сразу же вернуться и доложить, можно ли вызволить радиоаппаратуру и когда, в случае успеха, удастся переправить тяжелый груз в здание сберкассы.

Ночь. Беспорядочная стрельба не затихает, наоборот, усиливается. Часть группы блокирует Хмельную, а остальные «удальцы», выбив немцев из дома гранатами, добираются наконец до драгоценных ящиков. Ящики тяжелые, нести их надо осторожно. Моросит дождь. Часто приходится останавливаться, сворачивать в подворотни, спасаясь от пуль. Анна решает бежать в сберкассу одна, пересекает обстреливаемую Маршалковскую. Вот наконец и знакомый подъезд. Уже близок рассвет второго дня восстания, но по-прежнему нет радиосвязи не только с миром, но и с соседними районами. Анна слышит, как группам, снабженным мегафонами, отдается приказ утром пробраться куда только возможно, чтобы заменить умолкнувший эфир и утренние газеты. Боевые диверсионные группы направляются к зданию почтамта: они должны предложить засевшим там и в соседнем доме немцам сложить оружие.

Анне предстояло пойти с командиром одной из групп, знающим немецкий язык диктором, на площадь Наполеона. Но там уже начался повторный штурм почтамта. Жители ближайших домов, не дождавшись сообщений по радио, видя почти на всех воротах бело-красные флаги, по собственной инициативе начали выбрасывать из окон мебель для укрепления баррикад, возводимых из тротуарных плит, а потом выбежали на заваленную кирпичными обломками и стеклом площадь Наполеона. Помимо групп под командованием ротмистра «Леливы» к зданию почтамта бросились почти все жители соседних домов: женщины, подростки и старики, ремесленники, рабочие и даже кельнеры из кафе на Мазовецкой. Топот сотен бегущих ног и крик, неумолчный крик, заменяющий все — оружие, которого нет у гражданского населения, и молчащие громкоговорители, которым именно теперь следовало бы звать в бой, напоминать, что настал день расплаты. Но нет голоса, нет пулеметов, нет даже гранат. Люди бросаются на штурм с голыми руками, наваливаются на двери, выламывают их, прыгают внутрь через выбитые камнями окна. Мальчишки забираются по водосточным трубам на крышу и через слуховые окна — на чердак. Вооруженные повстанцы теснят немцев, гонят вверх по лестнице. Пораженные неистовством атакующих, те отстреливаются уже беспорядочно. Танк, притаившийся у стены дома со стороны Варецкой, расстрелял последние снаряды и застыл в неподвижности, а вся площадь пульсирует жизнью; из окон почтамта строчат пулеметы, площадь кровоточит от ран, но не прекращает штурма. Все громче крик гнева, ярости, упоения. Наконец-то возмездие, наконец-то победа! Один из повстанцев высовывается из окна верхнего этажа и кричит:

— Почтамт взят!

Они захватили его без пулеметов, но теперь