— Ведь вы, барон, наверное, уже не прочь приступить к сотрудничеству с нами, — продолжал Блок. А затем он обернулся к Кролле. — Он русский. А вы ведь знаете, каким упрямым может оказаться это сучье отродье.

— Мы научились быстро излечивать такой недуг, как упрямство, — сказал Кролле.

И пока Сапог прижимал Майкла к земле, двое солдат стащили у него с ног ботинки и носки. Он остался совершенно голым, и запястья у него за спиной сковали железные браслеты наручников. Солдаты подняли его с земли и пинками погнали впереди себя. Майкл не сопротивлялся; кроме как к новым ранам и переломанным костям это все равно ни к чему не привело бы, к тому же он чувствовал себя измотанным после поединка с Сэндлером и пробежки по лесу. У него не было времени на то, чтобы оплакивать Мышонка или скорбеть по поводу постигшей его самого участи; эти люди были намерены ценой любых пыток выколотить из него всю информацию, которая могла оказаться ему известной. Майклу было на руку то, что они сочли его советским шпионом, потому что его присутствие здесь вынудит их по большей части вести речь о Восточном фронте.

Это был большой концлагерь. Слишком большой. Повсюду были понастроены дощатые бараки, стены большинства из них были выкрашены зеленой краской, а множество пней от срубленных деревьев говорило о том, что когда-то на месте Фалькенхаузена шумел лес. Майкл видел бледные, изнуренные лица заключенных, глядевших на него через узкие, забранные глухими решетками окна. Мимо него вооруженные автоматами и резиновыми дубинками конвоиры прогнали группку тощих, наголо обритых заключенных. Майкл заметил, что робы подавляющего числа заключенных были отмечены желтыми звездами Давида. Казалось, что окружающим его нагота представлялась чем-то обычным, и внимания на это никто не обращал. Немного поодаль Майкл увидел нечто походившее на лагерь в лагере, там были выстроены бараки, обнесенные колючей проволокой. Человек триста или четыреста заключенных выстроили на пыльном плацу, громкоговоритель монотонно вещал что-то о тысячелетии рейха. В глубине лагеря, слева от себя, он заметил приземистую постройку из серого камня; из двух ее труб валили клубы темного дыма, поднимающегося над лесом. Слышался грохот и железное лязганье, но Майкл так и не понял, откуда доносится шум. Изменивший направление ветер донес до него другой запах: не смрад паленого человеческого мяса, а зловоние немытых, потных тел. Ко всему этому примешивалась и вонь гниющей и разлагающейся плоти, человеческих испражнений и крови. Какие бы дела здесь ни творились, думал Майкл, глядя на столбы поднимающегося над трубами дыма, цель их состоит в уничтожении людей, а вовсе не в содержании под стражей.

По дороге, идущей от серой каменной постройки, ехали три грузовика. Кролле сделал знак водителям остановиться и подвел Блока и Сапога к заднему борту первой машины. Кролле говорил с Блоком, и Майкл видел, как красная физиономия майора прямо-таки сияет от неподдельного восторга.

— Качество превосходное, — доносились до него слова Кролле. — Продукция Фалькенхаузена уверенно держит первенство среди подобных предприятий всей нашей системы. — Кролле приказал солдату спустить на землю из кузова один из заколоченных сосновых ящиков. Солдат усердно принялся сдирать крышку, вытаскивая гвозди. — Сейчас вы сможете воочию убедиться, что я продолжаю поддерживать высокие стандарты качества, в свое время установленные здесь вами, господин полковник, — заискивающе лебезил перед Блоком Кролле, и Майкл отметил, что Блок довольно кивнул и заулыбался: лесть жополиза пришлась ему по душе.

Наконец был выдернут последний гвоздь, и Кролле запустил руку внутрь.

— Вот, видите? Я никогда не поверю, что какой-то другой лагерь сможет добиться подобного качества.

В руке Кролле держал пригоршню каштановых волос. Это были вьющиеся женские волосы. Кролле самодовольно усмехнулся и, наклонившись, запустил руку поглубже. На этот раз он держал густые, пшеничного цвета, локоны.

— Посмотрите, какая красота! — воскликнул майор. — Из этого сырья выйдет роскошный парик, который наверняка будет высоко оценен. Я также весьма рад сообщить вам, что выход продукции увеличился на целых тридцать семь процентов. И во всей партии нельзя обнаружить ни единой вошки. Новый распылитель против вшей — это просто мечта, подарок богов!

— При случае я непременно передам ваш хвалебный отзыв доктору Хильдебранду, — сказал Блок. Он заглянул в ящик, наклонился, запуская в него руку, и тут же выпрямился. В руке у него были отливающие медью на солнце длинные женские волосы. — Вы правы, это просто изумительно!

Волосы заструились из ладони Блока обратно в ящик. На них играли, переливались солнечные блики, и сердце Майкла опускалось. Волосы женщины из концлагеря. Где теперь ее тело? И словно в ответ на этот вопрос, до него донесся запах жженого человеческого мяса. При одной лишь мысли об этом Майклу показалось, что желудок у него подступил к горлу.

У этих нелюдей, у этих чудовищ не было права на жизнь. И пусть он будет навеки проклят Богом, если теперь он не сделает все возможное, чтобы перегрызть глотки этим недочеловекам, которые стояли перед ним и, улыбаясь, рассуждали о париках и производственных графиках. Кузовы трех грузовиков были забиты деревянными ящиками; они были полны человеческими волосами, их обрили, как сбривают шерсть с заколотых ягнят.

Он не мог и не имел права оставить их в живых.

Отпихнув наведенный на него ствол, Майкл шагнул вперед.

— Стоять! — последовал окрик солдата. Кролле, Блок и Сапог оглянулись на него. — Стоять! — скомандовал солдат, ткнув дулом автомата Майклу в ребра.

Не обращая внимания на боль, Майкл продолжал идти вперед, руки его по-прежнему были скованы наручниками за спиной. Он в упор глядел в бесцветные глаза майора Кролле и видел, как тот, вздрогнув, попятился назад. Майкл чувствовал, что еще немного — и из ноющих десен вылезут волчьи клыки, мышцы лица были готовы дать им свободу.

— Стой, мать твою!

Солдат ударил его по спине дулом автомата. Майкл споткнулся, но удержался на ногах. Он шел, направляясь к притихшей троице, и Сапог шагнул вперед, встав