Шрифт:
Закладка:
Печенка на вертеле, гуляш и коврига,
Старая ракия, жареная рыба,
Вино из подвалов святого Петра,
Сало, колбаса — ешь до утра!
Ветчина, караваи и овечий сыр —
Пусть все узнают, что нынче — пир.
В с е (поют).
«Будем, братья, веселиться,
К черту горе и печаль!»
Ш и м у р и н а (глядя на Букару).
Шпаги, стаканы, с перепою хмель,
Сельское правление, мягкая постель,
Членские билеты, девка молодая,
А жена пусть сидит дома, ожидает.
Задница вдовы да доходное место,
Пукни, нажрись горячего теста!
Оплеуху дай кому-то, а кого-то обдери,
В дом свой спрячься, сигарету закури.
Жирный подбородок да рабочий стаж,
А серьезные вещи — все это блажь!
В с е (поют).
«Будем, братья, веселиться,
К черту горе и печаль!»
Танцуют все быстрее, все безумнее.
Ш и м у р и н а.
Сочная ветчинка, с жиром колбаса
И кругом растраты, растраты, растраты…
Б у к а р а. Хоп, хоп, хоп… жги, жги, жги, скокни-прыгни, жги, жги, жги…
Ш и м у р и н а.
Жареная печень, клубнички да малины!
Ежегодный отпуск казенные машины!
Б у к а р а. Вертись, хоп, хоп, брыкнись, хоп, хоп, шевелись, хоп, хоп, повернись, хоп, хоп…
Ш и м у р и н а.
Вылакай — обмочи, сожри — обосри,
Стащи что попало, да всех обдери…
Б у к а р а.
Хоп, хоп, хоп, дам тебе в лоб!
Пукни крепче, шевелись поживей!
Хоп, хоп, хоп, дам тебе в лоб!
Ш и м у р и н а.
Жарче, жарче, жарче, жарче!
Скинь штаны, скинь штаны!
Т а н ц у ю щ и е.
Кто не пьет ви-на —
Не зна-ет ве-сель-я,
Жи-вет как свинь-я,
Ему во-да — зель-е!
Ш и м у р и н а.
Пироги, колеса, кассы, вилы,
Народный совет, жареный индюк,
Община, контора, свиное рыло,
Народная власть, овечий курдюк.
Комитет, ревизия, куриный пупок,
Недостача в артели, телячий полоток.
Б у к а р а. Хоп, хоп, хоп, хоп, живей, живей, живей, живей, карты, рефераты, бумаги, колбасы, договоры, отчеты, штаны, тракторы, тузы, сливовица льется, волы, овцы и кони, навоз, артель, артель, артель, вертись, кружись, присядь, встань, хоп, хоп, хоп… хоп…
В с е (поют).
«Будем, братья, веселиться!
К черту горе и печаль!»
Вдруг гаснет свет.
Г о л о с Б у к а р ы. Кто погасил свет? Кто погасил свет?
Г о л о с Ш к у н ц ы. Света!.. Зажгите свет!.. Света!
З а н а в е с.
1971
Миленко Вучетич
ЛЮБИЦА — ПЕРВОЕ ЛИЦО МНОЖЕСТВЕННОГО ЧИСЛА{45}
Монодрама в одном действии
Перевод с сербскохорватского З. ИСАЕВОЙ
«Предприятие, которому один из лучших рабочих, Сретен Джелебджич-Крцун, отдал сорок лет своей жизни, тепло проводило его на пенсию, наградив почетной грамотой и премией в две тысячи динаров…»
В глубине зала — трибуна. За ней — знамя предприятия, по бокам в ящиках — пальмы, горшки с цветами. На стене висит лозунг: «Гордости коллектива, пенсионерам, — нашу заботу!» Только что закончились прения. Слышится аплодисменты, можно сказать, бурные.
На трибуну поднимается Л ю б и ц а С м и л я к о в и ч. Она выглядит гордой и счастливой. Ждет, пока стихнут аплодисменты, предназначенные предыдущему оратору. Кладет перед собой приготовленный текст речи, читает медленно, запинаясь, но с пафосом:
«Товарищи! В этот счастливый для меня день мне бы хотелось, прежде всего, выразить глубокую благодарность всем выступавшим за теплые и сердечные слова, сказанные в мой адрес. В первую очередь хочу поблагодарить нашего директора, который всегда умел найти дорогу к сердцам подчиненных и который и в помыслах и в делах своих всегда был и остается с нами, рабочими. Большое спасибо секретарю парторганизации за его веру в людей. Наконец, я искренне благодарна представителю профсоюза за простые и сердечные слова. Большое спасибо всем!» (Отодвигает текст в сторону.) Я не долго. Я знаю, вы спешите. Дела. Семья. Понимаю. Постараюсь не задерживать вас… (Смотрит на часы, подаренные ей фабрикой.) Вот и часы… Не надо бы… У меня ведь уже есть одни. На двадцатилетие фабрики получила. Правда, тогда без всего этого… торжества. Да и от отца мне достались карманные. (Берет стакан с водой, пьет — она будет делать это часто, — затем снова придвигает к себе текст.) «Большинство из присутствующих знает, что я ухожу на пенсию и покидаю родной коллектив, в котором прошло тридцать лет моей жизни…» (Откладывает текст речи, поясняет.) По правде говоря, не тридцать. Меньше… Остальное мне с войны засчитывают. По закону: принудительные работы, лагерь… Нас везли в вагонах для скота. На станции поделили: налево — бабы, направо — мужики, посредине — дети. Стариков и старух сразу же расстреляли, там, под вербами… Привезли нас в маленький городок. Помню церковь, вокруг деревья, чуть подальше — фонтан с орлиной головой… Сейчас там, я слыхала, много фабрик. Целлюлозу делают. Есть и наши в городке: и на кладбище и на фабриках… В бумажной промышленности хорошо платят. (Помолчала. Продолжает читать.) «Внимание, которое вы сегодня мне оказываете, глубоко меня трогает и вселяет непоколебимую веру в то, что у нас в стране прежде всего думают о людях. Человек — наше самое главное богатство. Необходимо создать человеку условия для жизни и деятельности, возвести его на пьедестал…» (Смотрит в зал, откуда послышалась какая-то реплика.) Что? Простите, может, и плохо написала. Образование у меня маленькое. Скорее, просто никакого. А в вечернюю я не могла ходить. Правда, и мне предлагали… Можно было за год пройти два-три класса, но тогда я — товарищ директор помнит — работала в ночную смену — по разнарядке. (Помолчав, в раздумье.) Знаете, кто мне первым сказал о банкете? Нет, не секретарь! Он — позже… В официальной форме, торжественно… Кофе угостил. А сказала Мара Белич, уборщица. Знаете Мару? Встретила меня в коридоре — я шла подписывать приказ. «Готовят тебе, Любица, прощальный вечер. Привезли ящики с вином. Прямо из Сплита через ресторан омары заказали… Это — раки такие. Один такой, из Сплита, самолетом, восемьдесят динаров стоит!.. Я слыхала, говорит, когда мыла окна против директорского кабинета. Они тогда дверь приоткрыли, чтобы не задохнуться от дыма. Много, говорит, курит наше начальство. Привычка осталась от турок. К добру это не приведет. Покосит их рак еще молодыми». Мара еще лучше сказала… Она может. Смешно так: «Покупают раков, а умрут от рака. На венки
