немного их смягчить. – Ты зачитал мне земельный закон, прежде чем предложить его Сенату. Хороший закон. Сегодня они разбили тебя наголову, но в целом ты прав… Ты рано начал продвигать свой закон, первого января. Вряд ли они намерены громить моего сына ежедневно в течение целого года. Теперь, как никогда, все зависит от тебя.

С этими обнадеживающими словами она удалилась в свои покои.

Лабиен, Цезарь и юная Юлия остались в атриуме.

– Твоя мать хоть раз была совершенно тобой довольна? – спросил Тит.

– Не помню. Пожалуй, нет, – ответил Цезарь. Оба рассмеялись, и даже Юлия робко улыбнулась. Отец покосился на нее. – Бабушке ни слова.

Юлия посерьезнела и покачала головой.

Вскоре она тоже поднялась.

– Отец… – сказала она перед тем, как попрощаться. – Если я в чем-нибудь могу тебе помочь…

Она не договорила.

– Ты и так помогаешь мне, дочка, и даже очень много.

– Правда? – переспросила она, выгибая бровь. – Как именно?

– Ты никогда меня не огорчаешь. Я могу только гордиться тобой, и это меня успокаивает. Но, раз уж ты об этом заговорила…

Ему было трудно продолжать.

– Я слушаю тебя, отец, – сказала она, но, видя, что он по-прежнему молчит, добавила: – Мой долг – выйти замуж, отец, я уже давно взрослая.

Цезарь вздохнул и покачал головой.

– Если хотите, – предложил Лабиен, – я оставлю вас одних.

– В этом нет необходимости, – ответил Цезарь. – Главное мы уже обсудили. Моя дочь, как она верно заметила, должна выйти замуж.

В этих словах содержалось много всего. С одной стороны, двадцатидвухлетняя Юлия действительно должна была найти себе мужа; откладывать свадьбу дальше было бы странно. С другой стороны, Цезарь не хотел повторять ошибку, которую совершил, женившись на Помпее и приведя в дом новую жену, пока дочь не нашла себе нового дома. Лучше всего было поступить согласно обычаю: сперва выдать замуж Юлию и только потом жениться самому – например, на Кальпурнии, как требовал Помпей. Проживание дочери отдельно от будущей мачехи, которая, помимо прочего, была на несколько лет ее моложе, – верный способ избежать свар.

– Ты можешь выйти замуж за Квинта Сервилия Цепиона, – продолжил Цезарь, по-прежнему глядя на дочь. – Он ветеран, уже почти десять лет заседает в Сенате. К тому же он из знатного рода. Его поддержка и поддержка сенаторов из его семьи очень бы мне пригодилась. Но прежде всего, он кажется мне хорошим человеком.

– Я сделаю то, что отец сочтет наилучшим, – ответила Юлия. – Я слышала о нем. Все отзываются о нем как о порядочном человеке. А его семья влиятельна в государственных делах. Я выйду за него замуж, когда ты прикажешь.

– Через несколько месяцев. Надо подготовить все как следует. Спасибо, дочка.

Девушка опустила глаза, слегка улыбнулась и покинула атриум.

– Юлия очень тебе предана, – сказал Лабиен, едва они остались одни.

– Я знаю.

– Жаль, что она не мужчина.

– Жаль, – вздохнул римский консул.

– Иначе она стала бы твоей правой рукой. Но женщина, даже преисполненная лучших намерений, может быть полезна только до некоторой степени.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Все так и есть, тебе не нужно оправдываться.

Рабы подлили вина хозяину и гостю.

– Возвращаясь к земельному закону… Попробуем по-другому, – сказал Цезарь, задумчиво прихлебывая вино и глядя на свой кубок. Затем перевел взгляд на Лабиена и продолжил: – У меня достаточно голосов в Сенате, чтобы принять закон, но Катон так и не закончил свою бесконечную речь. Его задержание ничего не решает. Единственный способ вернуться к обсуждению закона в Сенате – вновь предоставить ему слово, и тогда он будет говорить изо дня в день, до конца года, чтобы не допустить голосования до завершения моего консульства. Упорства и решимости ему не занимать, с этим не поспоришь. Но у меня тоже есть и то и другое. Я победил на выборах квестора, затем эдила, великого понтифика, претора и, наконец, консула не для того, чтобы сдаться сейчас. Да, попробуем по-другому, мой друг: обойдем препятствие в виде Катона. Нет, они меня не остановят.

LXXXVII

Земельный закон и римский народ

Domus Лабиена, Рим

Та же ночь, четвертая стража

Посреди ночи в дверь постучали.

Рабы всполошились, и вскоре в спальню Лабиена вошел атриенсий.

– Хозяин, явился господин Луций Корнелий Бальб, у него что-то срочное.

Лабиен очнулся и протер глаза. Он проспал всего несколько часов. Жена посмотрела на него и кивнула. Он быстро встал, надел тунику и вышел в атриум.

– В чем дело? – спросил он гостя. – Неужели это настолько спешно, что нельзя подождать до завтрашнего дня?

– Цезарь вызвал Клодия, – сказал Бальб.

В пояснениях Лабиен не нуждался. Дело действительно было срочным и очень серьезным.

– Клодий означает насилие, – задумчиво проговорил он сквозь зубы, глядя на стены своего дома, будто искал в них поддержку. – Мать Цезаря обращалась к нему, чтобы опозорить Помпею и устроить развод сына, но Цезарь призвал Клодия, чтобы тот занялся своей настоящей работой. Он собирается продвинуть земельный закон силой. Мы должны его остановить, прежде чем он устроит кровавую бойню, – объявил он в заключение.

– Согласен, – подтвердил Бальб, который догадывался, что означают эти слова. Испанец вел себя очень умело в переговорах с Помпеем, но только Лабиен способен был сдержать разбушевавшегося Цезаря.

Общественный дом, жилище великого понтифика

Первый час после восхода солнца

– Ты не можешь применять силу! – с ходу заявил Лабиен Цезарю, стоя посреди атриума его дома. – Они этого и добиваются. Разве не видишь? Они подзуживают тебя. Если ты начнешь войну за земельный закон, улицы Рима будут залиты кровью. Ты этого хочешь, Гай?

– Они ведут нечистую игру, – буркнул Цезарь. – Значит, и мне надлежит играть по их правилам.

– Послушай меня хотя бы минуту, сделай одолжение! – взмолился Лабиен.

Цезарь был уже одет в тогу с пурпурной полосой, а в прихожей ждали двенадцать ликторов, чтобы сопровождать консула, куда бы он ни направился.

Аврелия, Юлия и Бальб молча наблюдали за спором друзей.

– Слушаю тебя, – сказал Цезарь. – Скажи все, что должен сказать, а затем позволь мне действовать.

Лабиен сложил руки на затылке, прошелся по атриуму и вновь остановился перед Цезарем:

– Как доказать, что я на твоей стороне и не сую тебе палки в колеса, а всего лишь хочу помешать им тебя убить? Если ты прибегнешь к насилию, они используют это как предлог, чтобы принять новое senatus consultum ultimum, как с Сатурнином, и уверяю тебя, в Сенате найдутся новые Долабеллы и Рабирии, готовые забросать тебя черепицей с крыши сенатского здания, как, опять же, с Сатурнином, или убить средь бела