Шрифт:
Закладка:
Фи, какой mauvais goût!
Не смог уговорить дать «воткнуть» без посещения ЗАГСа, что ли?
…И в четвёртый раз же разойтись — вдругоряд повстречав Лизу, уже буквально только что!
— «Это была ошибка, прости», «ты сама виновата, что не приехала когда я звал», «ты не давала свой точный адрес, чтоб приехал я»… МЕРЗАВЕЦ!!!
Так что младшей из Светлан, по ходу — уже не суждено появиться на свет.
Мда… Кажись она в него втрескалась и, в следующий раз… Не устоит и трахнет гениальнейше-бездарнейшего стратега. Хер с ними — с моими развесистыми «оленьими рогами», но будут похерены все мои труды — за почти три года в неё вложенные.
И главное, дело создания военного лобби — будет отложено в самый дальний ящик…
А ведь каждый год на счету!
Я в панике — надо что-то срочно делать.
Как можно ласковее:
— Слушай, девочка! Ты излишне перевозбуждена, а от этого могут появиться ранние морщины…
Капризно топает ножкой:
— Так успокой меня!
— И даже не подождём, когда стемнеет?
— Сейчас же! Иначе выбегу на улицу и отдамся первому встречному!
— Сей момент, моя повелительница.
Блузку и юбку она сняла сама, с чулками и «soutien-gorge» я ей помог, а вот «des pantalons», так показалось — с неё слетели сами по себе, казалось лишь от одной мысли…
* * *
Всю ночь спали с ней, как убитые, а наутро вскоре после позднего завтрака — на Елизавету вновь нашло и прослезившись, она завела ту же «шарманку»:
— Бедные женщины! Я так себя плохо чувствую, когда представляю — как они меня должны ненавидеть…
Это она про двух последних жён этого сексуального маньяка — причиной крушения семейного счастья которых, она не без основания считает себя.
Затем без всякого перехода, с несколько мечтательным оттенком в голосе, перескакивает на другую тему:
— Представляешь, какая у него квартира? Не многим меньше зала «Стойла Пегаса» — где моя ma mère заправляет. Я таких, с самой Революции ни у кого не видела — даже у Андрея Жданова! А ещё говорит, у него имеется фамильное имение в Смоленской губернии — как у помещика… Представляешь?
Образ жизни Тухачевского, мало чем отличался от образа жизни других представителей советской элиты. Всех этих — Склянских, Бурдуковых, Каменевых, Стекловых, Аванесовых и прочих Таратути — ниже и выше стоящих, занявших отнятые рабочим классом у буржуазии особняки и дворцы. Наоборот, он даже выгодно отличался от последних «прихватизировав» не чужое имение — а своё собственное, фамильное.
— Вполне себе представляю.
Кажется, я её теряю…
— Так ты, что, — подначиваю с иронической усмешкой, — помещицей решила заделаться? Колхозников на конюшне пороть, да борзыми щенками банковать?
— А разве, он — не…
— Нет. Тухачевский на роль Наполеона никак не годится и, ты при нём не станешь Жозефиной де Богарне — не надейся.
Не скрыть разочарования на лице, несмотря на все старания:
— Почему?
— Да, потому что это пустышка в красивой упаковке — не более. Вместо таланта политика — необходимого для метящего в Бонапарты, я вижу у него два: умение наживать себе врагов и мастерство укладывать в койку дур — вроде тебя.
Возмущается:
— Меня он не уложил в койку! Это я его… Чуть…
Покраснев, смущённо умолкает.
Ржу, не могу:
— Хахаха! Ну значит, Тухачевский — ваще бесталанный! Хахаха!
Поднимает на меня глаза:
— Зачем же тогда ты…?
— Многие знания преумножают печаль, моя Королева! Но запомни: что бы я не делал — я делаю это в интересах нашей «группы альпинистов». Чтоб тебе и нашим ребятам — повыше забраться. Поняла?
— Да, понять то я, поняла… — нерешительно, — но, что же мне делать? С Тухачевским…?
* * *
А и, правда — что делать?
Сейчас самое время, воспользовавшись эффектом произведённым после операции «Вброс дохлой кошки» — свершить гигантские подвижки в дело строительства Вооружённых сил. Дальше, когда всё — рано или поздно устаканится, сделать это будет гораздо труднее.
Другого «толкача» искать поздно — благоприятный момент будет упущен.
Досадливо морщусь: как бы этого «смоленского помещика» на путь истинный направить? Как бы отбить у него охоту, в ущерб делу под юбками шарить? Может, напугать чем?
Ни к селу, ни к городу в памяти всплывает:
'…Купил бы деревеньку,
Да драл бы девок помаленьку…'.
Кручу головой в иронии:
«Ишь ты — „смоленский помещик“! Хахаха!».
При этом словосочетании, невольно вспомнилась читаная ещё «там» книжка Бориса Акунина «Мир и война». У главной героини (тоже — смоленской помещицы) сходная с моей кадровая проблема — связанная с пресловутым «человеческим фактором»: не может найти себе управляющего имением. Кого не поставит на эту должность — тот занимается не хозяйством, а получив почти неограниченную власть над крепостными — задиранием подолов у баб и девок. Те, боятся выйти из изб, крестьяне на грани бунта — за топоры хватаются, овёс на полях осыпается, доходы помещицы — стремительным домкратом стремятся к нулю.
Та, баба умная и ушлая, в конце концов, находит выход из положения: едет в Москву и там находит себе в управляющие…
Кого бы вы подумали? Правильно:
…Скопца!
Секта такая религиозная — сродни хлыстам, только наоборот. Адепты секты считают, что единственным способом совладать с телесными искушениями и избежать греховности плотского разврата — лишить себя даже возможности поддаться плотским утехам.
Подвергнуться кастрации, то есть.
По слухам, некоторые из самых «продвинутых» скопцов — лишали себя «причиндалов» сами и, причём довольно-таки по-варварски — каленым железом. Из-за того, сам процесс оскопления в религиозно-культовых целях — назывался «огненным крещением».
Но конечно же, абсолютному большинству решивших «огненно креститься» — помогали их новые «братья» по вере.
Короче, при новом управляющем-скопце — жизнь в имении наладилась, бабы оставались честным жёнами при своих мужьях, девки — девственными девками до самой свадьбы и первой брачной ночи, мужики враз успокоились, зарыли свои топоры крестьянской войны — «бессмысленной и беспощадной» и всецело сосредоточились на мирном созидательном труде… Овёс обильно колосился и наливался восковой спелостью, доходы помещицы — стремительно попёрли в гору, как акции «Микрософт» на Нью-Йоркской инцестционной бирже…
Люто завидую!
Где бы мне такого евнуха себе в «стратеги» найти?
Мда… Мечтать не вредно.
— … Мне с ним больше не встречаться? Серафим, почему ты молчишь?
— Слушай, Лиза: не тарахти! Не видишь