– Кто же ты такой? Я тебя не знаю!

– Я брат Антонио и пришел к тебе по поручению благочестивого Жозе.

– Благочестивый Жозе! – воскликнула монахиня с ужасным смехом, – благочестивого Жозе! Он мое проклятие и мой губитель! Посмотри сюда, Антонио, и тогда повтори, что Жозе – благочестивый!

Изможденная монахиня подошла к ложу, перед которым она стояла на коленях и которое при виде постороннего так быстро закрыла, приподняла одеяло, и Антонио увидел месячного младенца, которого она тайком кормила грудью в своей келье.

Антонио не содрогнулся, как ожидала Франциска, а сказал:

– Я заранее знал, что ты мне покажешь.

– Ты знал? Однако в монастыре никто не подозревает, что этот ребенок родился здесь.

– Но я знал об этом, и вот, смотри: приказ забрать у тебя ребенка.

– Ты хочешь похитить моего ребенка?!

– Сестра Франциска, не называй похищением благонамеренные распоряжения. Ты возмущена, я понимаю. Но достойные отцы не хотят, чтобы ты погибла, а это непременно случится, если откроется твоя тайна. Нечаянный крик ребенка – и ты разоблачена. Напротив, они желают твоего блага и потому поручили мне взять младенца и передать его честному семейству мещан в Бургосе. Там ты сможешь навещать его, когда пожелаешь. Ребенок останется твоим, и ты сохранишь все свои права на него. Только благодаря влиянию благочестивого Жозе ты избегнешь ужасного наказания, которому непременно подверглась бы здесь.

– Как заботлив благочестивый Жозе, это чудовище с человеческим лицом! С какой добротою он избавляет меня от наказания после того, как сделал жертвой своего отвратительного сластолюбия!

– Не считай себя безвинной, сестра Франциска. Женщина всегда сама виновата, когда ее обольщают.

– Как, и ты еще осмеливаешься упрекать меня?!

– Я говорю правду: женщина всегда виновата, если ее обольщают. Ты могла оттолкнуть очарованного твоими прелестями брата Жозе, могла защищаться, царапаться, душить его и тем самым спасти свою невинность; но ты этого не сделала и теперь оправдываешь собственное греховное ослепление каким-то насилием, которого быть не могло.

– Негодяй, ты осмеливаешься меня обвинять! А знаешь ли ты, что слова твои доказывают обратное, – ты товарищ, злой единомышленник того негодяя!

– Потому что говорю правду? Не горячись понапрасну, сестра Франциска, я пришел сюда не как враг твой, а как спаситель. Но это не лишает меня права утверждать, что ты виновна не меньше брата Жозе. Запретный плод, который он вкусил, будучи все-таки греховным человеком, хотя и облаченным в рясу, подала ему ты, соблазнительница, дочь Евы! Твоя красота, когда-то настолько поразительная, что ослепленный ею юный маркиз Саломанка даже хотел похитить тебя, – эта красота прельстила благочестивого Жозе и лишила его рассудка. Так признай же его великодушие, потому что он спасает тебя от наказания и проявляет заботу о плоде твоей греховной любви.

– Греховной любви! – повторила монахиня. – О, то была страшная насмешка природы, и будь проклят тот час, когда произошло зачатие!

– Я пришел, чтобы позаботиться о младенце; дай мне его с собой!

– Нет, он останется здесь. Это мой ребенок, я люблю его, хотя эта любовь составляет для меня загадку, удивительную тайну!

– Именно потому, что ты его любишь, ты отдашь младенца мне, чтобы я доставил его в надежное место. Повторяю: ты не лишишься его, он всегда будет твоим, и ты сможешь видеть его, когда захочешь.

– Ступай прочь! Я ни за что не отдам тебе ребенка!

– Безумная! Неужели ты забываешь, что тебе грозят пытки и вечное заточение в подземной темнице, если здесь узнают, что ты нарушила обет.

– Я готова страдать, готова томиться в подземелье, лишь бы мне оставили моего сына.

– Что за сумасшествие, несчастная сестра! Что за ослепление! Ребенок никак не может оставаться с тобой. Его вырвут у тебя силой и бросят в яму, где уже немало скелетов таких вот плодов греховной любви.

– О Боже! – воскликнула монахиня и упала на колени.

– Встань, сестра Франциска, будь мужественна и доверься мне: я пришел не для того, чтобы похитить у тебя сына, а чтобы спасти его, – произнес монах.

– Ужасно! – простонала несчастная и простерла руки к своему ребенку.

– Познай же милость, которой ты удостоилась, – продолжал монах. – Вы оба, ты и твой сын, будете спасены! Если же ты начнешь противиться мне и допустишь, что твоя тайна станет здесь известна, тогда вас разлучат навеки и ребенок твой будет брошен в яму к прочим маленьким трупам!

– Так возьми же его, возьми, ужасный человек! – со слезами на глазах произнесла монахиня, – отними его от матери, которая любит его, несмотря на то, что он – плод проклятий, а не любви!

– Говори тише, не то ты выдашь себя, сестра Франциска! Еще вот что: скажи мне, где находится чужестранная послушница, несколько месяцев назад прибывшая вместе с тобой?

– Спроси об этом игуменью.

– Если я спрошу ее об этом, она, скорее всего, узнает истинную причину моего прихода сюда.

– Ты хочешь напугать меня, но я более ничего не боюсь.

– Не выводи меня из терпения. Где она?

– Ступай к игуменье.

– Подумай о могиле со скелетами младенцев.

– О отвратительный человек! Ты достойный напарник Жозе! Бедная девушка, прибывшая сюда вместе со мной, очень больна.

– Я знаю.

– Несчастная сильно изменилась с тех пор, как несколько недель назад у нее побывал Жозе.

– Где она находится?

– Во втором подземелье.

– Все в той же глубокой келье?

– В той самой. А что ты ей несешь – освобождение или смерть?

Монах Антонио сделал вид, что не расслышал последних слов, и в свою очередь спросил:

– Имеет ли сестра-привратница доступ во второе подземелье?

– С тех пор, как умерла сестра Целестина, туда ходит смотрительница подземелий.

– Хорошо. За ребенком я зайду в следующий раз. У тебя будет время проститься с ним.

Монахиня с плачем бросилась к мальчику и покрыла поцелуями его личико и крохотное тельце. Затем упала на колени перед распятием и стала исступленно молиться.

Франциска не знала, что ее ребенок, сын Жозе, станет со временем точным подобием своего отца; впрочем, если бы она даже и предчувствовала это, то все равно продолжала бы любить его всем своим материнским сердцем.

Выйдя из кельи, Антонио направился к привратнице, все еще стоявшей у входной двери. Он приблизился к старой монахине и сказал вполголоса:

– Проводи меня к чужестранной послушнице; она находится во втором подземелье и готовится к постригу.

– К Маргарите?

– Да. В приказе святых отцов названо это имя.

Привратница не посмела перечить столь многозначительным словам и, взяв со стола фонарь, последовала за монахом.

Антонио, казалось, был посвящен во все тайны этого монастыря, потому что шел,