нашей стране чудовищной участью. Дикий прорыв на свободу, дерзкий и неудачный, предпринятый нашими друзьями, ни на йоту не изменил планов вождей Европы. В конце отведенных нам десяти дней мы должны были быть расстреляны, если, конечно, не согласимся на предательство и не выдадим военные тайны Америки.

Мы понимали также, что, как и догадался Коннелл, в конце этой недели Европейская и Азиатская Федерации планируют начать их Великий Налет, атаку летающих городов. Очевидно, что они хотели получить информацию от нас только для того, чтобы использовать ее непосредственно для их нападения. Именно сейчас в недрах парящего мегаполиса завершался монтаж скоростных двигателей. Долгие месяцы экспериментов подошли к концу, новый тип винтов и труб-кожухов для них были испытаны и готовы к работе. Если бы Коннеллу удалось сбежать! Десяти дней хватило бы, чтобы каждый американский город был снабжен такими же двигателями!

Если бы Коннелл бежал! Но он не бежал, он и Маклин сгорели! Заключенные в нашей тесной клетке, Хиллиард и я, несмотря на приближающуюся гибель, пребывали в равнодушной прострации, бездумно проживая отведенные нам часы. У нас даже не возникало мыслей о новой попытке побега. Побег, впрочем, был невозможен: у наших дверей выставили вооруженный караул. Так мы и коротали свои дни в камере на вершине башни, ощущая себя уже мертвыми, а вокруг нас враги готовились к своему торжеству.

Но наконец, на восьмой день после побега Коннелла и Маклина и за два дня до даты нашей казни, произошло событие, которое вывело нас из оцепенения. За день до того с улиц исчезли толпы, остались только угрюмые военные в зеленой униформе. Гражданских эвакуировали на землю. Город больше не был городом, превратившись в гигантское боевое воздушное судно! Военные на улицах были заняты какой-то загадочной деятельностью. Они копошились на улицах, готовясь к чему-то.

Вдруг послышалось громкое шипение, город сотрясла вибрация, и в следующий миг громадный мегаполис рванулся вперед! Он больше не плыл по небу медленно и величественно, как это подобает городу, — он мчался. Мы поняли: начался набег, атака, Великий Поход на Запад.

Военные на улицах возбужденно зашумели, а мы смотрели в окно, затаив дыхание. Ибо мы могли видеть теперь, по облачным массам, лежащим на расстоянии, что город рассекает воздух со скоростью более сотни миль в час — движется со скоростью военного самолета начала прошлого века. Но теперь на город обрушился ветер — ветер потрясающей силы, встречный поток, который качал башни и сдувал людей с улиц. Военные поспешили укрыться, улицы опустели. Город с шипением, напоминающим дыхание дракона, мчался по небу, взбивая облака и разрывая их в клочья струями воздуха из своих чудовищных двигателей, под заунывный рев ветра, врывавшегося в окна, со скоростью не меньше чем сто пятьдесят миль в час! И город продолжал набирать скорость!

Колоссальный город, ускоряясь, несся через земную атмосферу! Благоговейно, несмотря на то, что это было делом рук врага, Хиллиард и я, вцепившись в раму, смотрели в окно нашей камеры. Колоссальный город, пять миль в диаметре, с его площадями и улицами, с его гигантскими батареями термопушек, с колоссальной скоростью скользил над землей! А потом город начал маневры по высоте, то возносясь в ледяную высь, где мы замерзали и задыхались, то ныряя к земле и проносясь на бреющем полете над лесами и лугами! Затем он остановился в воздухе, лег на обратный курс, и повторял все маневры, пока, наконец, шипение не прекратилось и город не застыл в воздухе под торжествующий рев высыпавшей на улицы толпы людей в зеленых мундирах.

Последние приготовления

Хиллиард и я задумчиво смотрели друг на друга.

— Импеллеры готовы! Теперь начнется… — безнадежно прошептал Хиллиард.

— Сотни городов! Вся Европа и вся Азия, теперь это чудовищный флот вторжения, — столь же безнадежно добавил я.

Еще два дня!

Это была мысль, что стучала молотом в моем мозгу и в мозгу Хиллиарда в те часы, которые последовали за испытаниями, в те часы, которые теперь неуклонно приближали нашу гибель и гибель нашей нации. Еще два дня! Еще два дня, в конце которых закончатся две недели нашего плена, срок ультиматума, поставленного нам. Еще два дня, а потом флот смертоносных воздушных городов Европы и Азии сметет с небес огнем своих термопушек беззащитные американские города. Еще два дня! И потом для нас и для всех американских городов и всех миллионов американцев — смерть!

Неудивительно, что следующие часы были наполнены самым черным и безнадежным отчаянием. Целую ночь после испытаний на улицах и площадях Берлина бесновалась ликующая толпа. Европейская Федерация, мы понимали, уже предвкушала радость победы, уже злобно торжествовала по поводу скорой гибели ненавистной Американской Федерации. И лихорадочно завершала переоборудование своих летающих городов.

Из арсеналов к батареям непрерывно подвозили громадное количество термоснарядов. Крейсеры европейского военного флота, около двух тысяч, ещё лежали на своих посадочных площадках. Их инспектировали толпы офицеров в зеленых мундирах. Все гражданские суда скрылись в ангарах. Прилетели гигантские воздушные форты. Они совершили посадку на опустевших гражданских посадочных площадках, став дополнительной цепью батарей города! И, наконец, когда скорость и маневренность могучего города больше не вызывали сомнений, Берлин отправился в бой. Со всем своим новым, сугубо военным населением внутри металлических башен, он помчался на огромной скорости, то низко, то высоко над землей. Он проделывал головокружительные маневры, словно был не городом, а спортивным самолетом.

Всю ночь и весь следующий день (тринадцатый день нашего заключения) последние приготовления к битве по пути на запад продолжались. Наступила ночь, улицы были наполнены толпами фигур в зеленых мундирах; небо бороздили боевые крейсеры. В эту ночь Хиллиард и я молча сидели, наблюдая толчею на улицах и площадях, иногда поднимая глаза к равнодушным созвездиям, сверкающим россыпям звезд, которые, казалось, смотрели вниз с прохладной презрительностью на этот безумный шквал человеческих волнений и человеческой деятельности. Потом мы задремали… Нас разбудил рассвет. Это был последний рассвет, по крайней мере, мы так читали.

Теперь, казалось, были завершены все подготовительные мероприятия: гигантский город превратился в небесный дредноут. Толпы, которые копошились на его улицах накануне, превратились в строгую, дисциплинированную армию. Напряженный и тихий город замер в небе, когда солнце приблизились к зениту утром того рокового дня. И мы,