Майский шест встал за рекой,

Дома нас не удержать.

Будем сегодня петь и плясать

тут, под лиловой луной.

Женщина шла по лугу, и бубен в ее руке походил на пригоршню звезд.

Белая роза в черных кудрях,

кружка браги хмельной,

выпьем за нас, что собрались сейчас

здесь, под лиловой луной.

Звезды взлетели, ритм ускорился, плеснул бесшабашным весельем:

Пиво рекой и песни рекой!

однажды в году ночь бывает такой —

прошлое с будущим в танце сошлись

здесь, под лиловой луной!

Какая-то сила вынесла Сивиллу из-за стола, и вот она уже посреди луга, а рядом еще женщины и мужчины, молодые и в возрасте, луна преображает их лица, меняет одежды...

В круге волшебном рыцарь и шут,

ведьма и домовой...

Хочешь войти в наш хоровод,

здесь, под лиловой луной?

Квиринус не заметил, когда сгинули последние столы и ничего не осталось, кроме сцепленных рук и огромного разноцветного человеческого кольца. Но пропажа портфеля и выходной мантии почему-то ничуть не огорчила: в рубашке и летних брюках гораздо удобнее бежать за танцующими, чтобы разглядеть в их мельтешении светлый силуэт Сивиллы.

Он нашел ее сразу и, уверенно расцепив чужие пальцы, встал рядом и ничего уже больше не видел, кроме смеющихся глаз, в которых плясала луна.

Ты позабудь до утра обо всем,

ношу тревог долой,

нынче судьбу ты встретишь свою

здесь, под лиловой луной.

Круг не прервался, но они выпали из него куда-то к реке, где мелодия звучала чуть тише. Горячая кожа под тонким полотном рубашки, каштановые волосы пахнут диким хмелем, под нетерпеливыми пальцами отлетают в траву пуговицы... Сивилла на миг застывает, и видится ей: за спиной Квиринуса луг и хоровод рушатся в черную бездну, он на самом краю, еще шаг и... Будь ты проклят, дар Кассандры!

Сивилла крепче обнимает Квиринуса, и кошмар тает, как дым. Чем бы ни грозилось будущее, сейчас прорицательница твердо знает одно: тот последний шаг она своему мужчине сделать не даст. И они будут счастливы назло всем пророчествам!

***

Поппи молчала, делая вид, что занята заварочным чайником. Нескладная странная девочка — слишком странная даже для волшебницы — на которую вдруг рухнула большая любовь, а следом большая беда. Сказать ей правду и бесповоротно отправить на дно бутылки? Солгать — и в конечном счете толкнуть туда же?

Подошло время поить все еще бессознательного Квиррелла. Но прежде Помфри привычно ловко сняла с него одежду, переодела в больничную пижаму: пациент значит пациент, и нечего поверх белого одеяла в ботинках валяться. Почувствовала сзади легкое движение — Сибилла неслышно подошла к изголовью и принялась разматывать тюрбан.

— Может, не надо? — Поппи догадывалась, что скрывается под плотной тканью и ядреной чесночной завесой.

— Ему неудобно в нем лежать, — спокойно объяснила Трелони, осторожно касаясь неподвижной головы.

Она отбросила в сторону лиловый шарф. Худшие опасения целительницы оправдались. Сквозь чесночную вонь пробился другой запах — незнакомый и резкий. Помфри передернуло. Сивилла невозмутимо собирала с подушки рассыпавшиеся дольки чеснока.

— Наверное, лучше накрыть