что, несмотря на наш героизм, эта война не вызвала уважения к нам, как многие считают. Напротив, она наглядно показала господам в Кремле, что мы в одиночку не в состоянии сражаться с оружием против Советского Союза, и заодно отравила атмосферу в Кремле в отношении нас. Конечно, после наших действий, в результате которых мы оказались в войне, нам не оставалось ничего другого, кроме как сражаться. Иначе под властью Куусинена мы стали бы частью Советского Союза. Поэтому можно сказать, что своей борьбой мы спасли ту часть свободы, которая у нас ещё осталась.

Но простая критика не поможет, и её будет недостаточно. Сейчас стоит вопрос, что мы можем сделать? Очень легко мы можем привести нас к новой войне, но это будет означать окончательное и верное уничтожение нашего государства. В этом нет сомнения.

Ты не согласен с моим мнением, что наши действия осенью 1939 года были ошибкой. Ссылаешься на судьбу Балтийских государств. Время от времени и газеты пишут примерно так. Но я занимаю иную точку зрения и с этим умру.

Независимость Балтийских государств была ненадёжной. Сами эстонцы думали так ещё в 1920-х годах. Невозможно представить, чтобы великая держава Советский Союз, встав на ноги, удовлетворилась дальним уголком в восточной части Финского залива, где, как говорят, “большой военный корабль вряд ли сможет развернуться”. Переход побережья Балтийских государств Советскому Союзу был лишь вопросом времени.

А наше положение?

Внешняя политика трудна тем, что очень мало или вообще нет фактов, на которые можно опереться при принятии решений. И, тем не менее, решения надо принимать. Кому известны мысли Сталина?

Осенью 1939 года Сталин предлагал нам совсем не то, что Балтийским государствам. Тогда Сталин отказался от договора о ненападении сразу во время первой встречи со мной2. То же произошло и с предложением о заключении “местного договора” о совместной обороне Финского залива. После этого речь шла только об “обмене территориями” с полной, может быть даже щедрой компенсацией на Карельском перешейке и арендой базы на северной стороне Финского залива. В последнее время стало отчётливо видно, что великие державы считают вполне естественным вопрос о военных базах. Вопрос о базе в районе Ханко был для русских постоянным. Даже кадеты (Маклаков и др.) в 1919 году выдвинули его в Париже как безусловное требование. В переговорах о Тартуском мире эта идея также присутствовала.

Требования Сталина в отношении Карельского перешейка, как ты помнишь, были вполне умеренными. Новая граница не затронула бы нашу линию обороны, мы ведь провели её по линии Суванто – Сумма, которую Сталин сначала объявил требованием своих военных, но вскоре сообщил, что готов и на меньшее. Только место расположения батареи в Койвисто оказалось бы на советской стороне, и это было единственное важное место. Но мы наверняка смогли бы его как-то компенсировать.

Сложнее было бы с базой. Сомневаюсь, что Сталин согласился бы на остров Юссарё, он ведь слишком маленький. Но я думаю, что он принял бы второе предложение Маннергейма – остров Ёрё. Но если бы это не прошло, то пришлось бы их предложение о трёх островах (Хермансё, Хестё-Бусё и Коё). Сказали бы сразу: “По рукам”.

Положение Финляндии всегда отличалось от положения Балтийских государств. Финляндия имела особый статус. Политику России на Балтийском море сформировал Пётр I. Как пишут российские историки, его целью было использовать балтийские порты Ригу и Ревель (Таллин) для торговли, Петербург был основан в силу военной необходимости – против великой державы Швеции, но и Выборг был нужен как “подушка под головой” у Петербурга. Пётр I завоевал Финляндию, держал её восемь лет, а затем без всякого принуждения вернул Швеции. Насколько я помню, ещё на переговорах по Аландским островам в 1718 году он был готов отдать какую-то часть Восточной Карелии Швеции. В ХVIII веке Швеция дважды досаждала войнами России. Целью войны 1808–1909 годов было перекрыть выход Швеции на континент. Тот факт, что Александр I дал Финляндии особый статус, который не принёс России никаких благ, кроме “военных баз”, можно рассматривать как доказательство того, что Россия никогда не считала Финляндию необходимой частью империи, как остальную Россию. Большевики всё больше становятся российскими империалистами. Пётр I здесь в особом почете…

Но если бы большевики были только империалистами, как это ни странно звучит, то с ними было бы проще разговаривать. Но ведь у них есть и идеологическая цель – коммунизм, которая, как кажется, является той силой, что скрепляет государство. Это делает наше положение более трудным и опасным.

Мы не приняли сталинские условия, и теперь наша страна искалечена, она слаба и ещё более не способна вести в одиночку войну. Если бы мы пошли на соглашение, то могли бы и далее вооружаться, а затем и сражаться, если бы в этом была необходимость, хотя я так не думаю. На мой взгляд, не скажешь иначе, кроме как, что неумелой внешней политикой мы ввергли свою страну в войну без учёта трёх факторов: 1) нам никто не обещал помощи; 2) у Советского Союза были развязаны руки благодаря договору с Германией; 3) наши оборонительные силы были готовы наполовину.

В нашем общественном мнении, как и в ряде других малых государств, есть один большой недостаток. Мы живём в мире иллюзий, а не реальности. Мы полагаемся на “право”, и при этом понимаем права, написанные на бумаге. Мы также считаем, что все “суверенные” государства и народы равноправны. На самом деле, все обстоит не так. Эстония с 1 миллионом жителей и Финляндия – с тремя с половиной миллионами находятся далеко не в том же положении и реально не равноправны с Германией с 70–80 миллионами, Англией с 50 миллионами или с Советским Союзом с 180–190 миллионами жителей. Мы держимся за международное право. Оно возникло в то время, когда было большое число равноценных и равных по размеру государств, так что они имели равный “суверенитет”. Но в нашей настоящей жизни дело больше обстоит не так. Для нас, небольших, это печальный и опасный факт, но с этим ничего не поделаешь, и наш опыт ежедневно подтверждает это. И что такое, в конце концов, “право” перед лицом истории? Это то, что делает сейчас Гитлер, или что? Не надо далеко уходить в историю, чтобы убедиться, что, несмотря на всё юридическое равноправие, налицо большая разница между малым государством и великой державой. Цели и задачи великой державы, или, скажем, как они видятся руководителям великой державы, совсем не те, что у малого государства. И