Сочи, сосредоточил огонь на столичной организации ВКП(б), но затем перенес его и на Бухарина, который «не понимает, что борьба с правым уклоном без борьбы с примиренчеством есть пустая и лживая фраза». Обращаясь в лице Молотова ко всем членам Политбюро, он предлагал превратить ошибку в преступление: «А как вы собираетесь наказать Бухарина, который сознательно отклонился от линии ЦК и ввел в заблуждение Мосактив?»[1329] Намек вождя, который в своих письмах уже не стеснялся в выражениях по адресу своего недавнего партнера («„теоретик партии“ ха-ха…»[1330]) был понят. Искоренение «правого уклона» в партии и Коминтерне вступило в свою решающую фазу.

5.10. «Правый уклон» в Коминтерне

Первый день осени 1928 года стал последним днем работы Шестого конгресса Коммунистического Интернационала. Закрывая его, Бухарин подчеркнул возросшее единство международного коммунистического движения, его готовность к революционному обновлению мира. «Наши партии закаляются под ударами исторического молота, наши партии становятся все более и более сплоченными. Наши партии становятся все более и более могучими факторами политической жизни… Мы никогда, ни на одну секунду не боимся никаких атак против нас, ибо мы знаем: мы окрепли гигантски за этот период, наше дело есть исторически прогрессивное, наш класс есть носитель величайшей исторической миссии, наш класс есть класс, которому суждено завоевать власть во всем мире»[1331].

Завершение конгресса как будто снизило накал противоборства в Политбюро ЦК ВКП(б). В очередной раз уклонившись от открытого столкновения со Сталиным, Бухарин упустил один из последних шансов поставить на коминтерновском форуме вопрос об угрозах, возникших перед его собственной партией. Хотя силы были явно неравны, на его стороне могли выступить не только выпестованные им ученые-обществоведы и идеологические работники («бухаринская школа»), но и определенная часть иностранных членов Исполкома Коминтерна. Как правило, это были люди, вышедшие из социал-демократического движения и пытавшиеся сохранить тот живой дух, который характеризовал первые годы деятельности международной организации коммунистов.

Проведя в начале сентября избрание руководящих органов Коминтерна, Бухарин отправился в отпуск. Предпоследнее заседание Политсекретариата, в котором он участвовал, состоялось 7 сентября. На первый взгляд обсуждались частные вопросы — положение в австрийской и французской компартиях. Однако в предложенных резолюциях соседствовали утверждения, которые в ближайшие месяцы предопределят разрыв между группой Бухарина — Рыкова и сталинским большинством Политбюро. Речь шла об успехе тактики «класс против класса»[1332] и нарастающей опасности «правого уклона».

Последний характеризовался следующим образом: «…это недооценка военной угрозы и серьезности репрессий против компартии… стремление сосредоточить работу партии на защите парламентской демократии, с целью найти союзников среди рабочего класса». И далее давалась характеристика партийного руководителя, который, по мнению авторов резолюции, олицетворял собой подобные настроения: «Правая опасность существует не только в открытом выражении этих идей, она отражается и в том факте, что влиятельные члены партруководства не выражают открыто и ясно своих мнений по этим вопросам, избегают ставить их на дискуссию, что они молчали в момент, когда партия нуждалась во всех своих силах, чтобы увлечь рабочий класс на новую линию; получается впечатление, что они осторожно и сдержанно выжидают, чтобы курс изменился в сторону их ошибочной политики»[1333].

Расплывчатость такого определения позволяла подвести под этот уклон практически любое высказывание и обвинить в нем любого лидера любой компартии. Что касается превознесения успехов «левого поворота», то он успел набрать такую инерцию, что грозил похоронить в сектантстве все коммунистическое движение. В ходе Шестого конгресса Бухарин и его сторонники попытались удержать вожжи, но было уже поздно. Если пользоваться иносказаниями тех лет, то «тельмановские тенденции» одержали верх над «шмералевскими», о недопущении которых Сталин писал Молотову в ответ на его вопрос о том, как должен выглядеть новый состав ИККИ.

Оставив поле еще не объявленной битвы, Бухарин уехал штурмовать вершины Кавказа. Напротив, неутомимый Молотов начал активно осваивать коминтерновскую стезю, отправившись вместе с иностранными делегатами в Ленинград, а по возвращении информировал Сталина о своих впечатлениях: «Иностранцев с конгресса, особенно Тельмана, там встречали всюду с необыкновенным энтузиазмом и прямо местами на руках носили»[1334].

А дальше случилось то, что отличает историю от всех остальных наук, в дело вступил его величество случай. Одна из важнейших секций Коминтерна — германская — стала ареной острой конфронтации «верхов». Речь идет о так называемой афере Витторфа, которую сам Бухарин называл «делом Тельмана». Иоганн Витторф, руководитель гамбургской организации КПГ и приятель председателя партии Эрнста Тельмана, в мае 1928 года был уличен в растрате партийных средств. Это стало известно Тельману. Но он не довел информацию о случившемся до членов ЦК КПГ, а будучи на Шестом конгрессе, и до руководства Коминтерна. Мотивируя свое молчание стремлением оградить партию от нападок буржуазной и социал-демократической прессы, Тельман оказал ей медвежью услугу. Сведения, просочившиеся в германскую печать уже в августе, в первую очередь ударили по нему самому.

Э. Тельман во главе демонстрации «Союза красных фронтовиков»

Конец 1920-х

[Из открытых источников]

«Афера Витторфа» не только вскрыла единичный случай коррупции в партийном руководстве, но и показала его глубокие причины: отсутствие внутрипартийной демократии, кумовство, «назначенчество» и доминирование административных методов в партийном строительстве. Это был серьезный сигнал не только для руководства КПГ, но и для всего Коминтерна. Начал размываться образ коммуниста как кристально честного человека, беззаветно преданного идее и чуждого всем «буржуазным ценностям». Поскольку главную ответственность за сокрытие факта коррупции нес Тельман, пленум ЦК КПГ 26 сентября 1928 года постановил лишить его полномочий председателя партии до выяснения обстоятельств дела в руководстве Коминтерна.

Данное решение, опубликованное в партийной прессе, по сути дела явилось пощечиной Сталину, несколько лет назад сделавшему ставку на Тельмана. Президиум ИККИ постановил прекратить обсуждение вопросов, связанных с «аферой Витторфа», в местных организациях германской компартии, а днем позже создал собственную следственную комиссию. Ни для кого не было секретом, что за конкретным случаем растраты партийных средств стоял принципиальный вопрос о политическом курсе КПГ и всего Коминтерна. Сообщая Сталину 1 октября об отставке Тельмана, Молотов назвал ее «гнуснейшей политической спекуляцией» его оппонентов. В своем ответе Сталин был не менее категоричен: «…опубликование постановления, сделанное к тому же без ведома КИ, есть враждебный акт против партии и Коминтерна, выгодный лишь капиталистам и социал-демократам»[1335].

2 октября Бухарин направил в Москву телеграмму, предложив до перенесения вопроса в Коминтерн обсудить ситуацию в Политбюро. Признав ошибкой публикацию решения ЦК КПГ от 26 сентября, он выступил против его дезавуирования, равно как и против