—Исправлять было нечего,— невесело смеюсь я, замерев.

Я чувствую, как и его грудь вздымается так же часто, как и моя. Какое-то время мы так и стоим. Если посмотреть на нас со стороны, можно подумать, что мы влюбленные, которые наслаждаются близостью друг друга. Но это не так.

—Ты же не просто так оказался рядом с домом, где проходила вечеринка?— спрашиваю я, вспоминая, как несколько ночей назад я чуть не попала под колеса машины Давида.— Ты знал, что я там, да? Следил за мной? Выполнял поручение отца?

Давид не отвечает.

—Ну конечно, выполнял,— качаю я головой.

Привкус горечи во рту возвращает меня в реальность.

—Я ухожу. Улечу послезавтра обратно. Так что ваши семейные посиделки никак ко мне не относятся.

Предпринимаю еще одну жалкую попытку освободиться. И в этот раз мне удается. Но я отчего-то не спешу бежать.

—Лера,— растягивая мое имя, устало обращается ко мне,— все предельно серьезно. Вернись, пожалуйста, обратно. Это касается и твоей безопасности,— строго, словно родитель, говорит он.

—Верни мне Илью, и я улечу. У меня нет желания оставаться ни в этом доме, ни в городе, ни в стране. Особенно если придется лицезреть на каждом шагу твое лицо.

Я наконец-то нахожу в себе смелость развернуться к нему и прямо встретить его взгляд.

Меня захватывает в водоворот его черных зрачков, которые сейчас заполоняют почти всю радужку. Он напряженно всматривается в мои глаза, челюсти плотно сжаты, на висках пульсирует венка.

—Вернись ко всем,— он говорит негромко, скорее всего, чтобы мои родные не услышали наш разговор, но при этом таким тоном, что ослушаться почти невозможно.

—Знаешь, если ты теперь работаешь на отца, значит, ты что-то вроде обслуживающего персонала и я могу тебе приказывать? Так что вот что: иди на хер, Леонов, я твои приказы выполнять не буду. Так яснее?— выплевываю ему в лицо и замечаю, как в его глазах проносится целый водоворот эмоций, а мышцы на руках напрягаются.

Ноздри Давида трепещут, мои слова ему не по вкусу. Я с каким-то удовлетворением наблюдаю за его реакцией. Хочется добавить еще чего-нибудь, задеть его, унизить, но я так давно не упражнялась в колкости, что в голову так сразу ничего и не приходит.

И вот в какой-то момент что-то щелкает между нами, взгляд Давида становится еще темнее, не сулит мне ничего хорошего.

Он наступает.

Я делаю шаг назад, собираясь сбежать.

Из гостиной слышится голос отца. Он зовет нас. Но ему никто не спешит отвечать. Мы полностью поглощены этой игрой.

Я хватаюсь пальцами за ручку двери. Мои намерения яснее ясного.

Это становится отправной точкой.

—Делать, как я говорю, не собираешься, да?— с какой-то желчью и рокочущими нотками спрашивает он.

Давид делает резкий выпад, и я совсем не ожидаю, что окажусь поднятой в воздух. Вскрикиваю, но бесполезно. Меня, словно мешок с картошкой, закидывают на плечо и несут куда-то.

—Ты никуда не уйдешь, пока не выслушаешь инструкции. Но сначала нам придется поговорить с тобой наедине,— сухо и с расстановкой говорит Леонов, поднимаясь со мной по ступенькам на второй этаж.

Свидетелями этого всего становятся двое из охраны отца. Непосредственные подчиненные Давида. Он, скорее всего, решает, что наш разговор подорвет его авторитет в их глазах. Поэтому спешит уединиться, что в мои планы совсем не входило.

Я шиплю, царапаюсь, словно кошка, извиваюсь и несколько раз нагло ударяю его по ягодицам. Кровь прилила к голове, в ушах звон.

—Отпусти меня сейчас же!

Давид лишь хмыкает в ответ. Ему это, кажется, нравится.

Он открывает одну из дверей на втором этаже и резко ставит меня на ноги, отчего у меня начинается головокружение и красные точки перед глазами мельтешат.

Щелкает выключатель, яркий свет ослепляет. Я медлю всего секунду, а потом размахиваюсь и отвешиваю Давиду звонкую пощечину. Со всей силы.

Его голова дергается в сторону.

Он этого от меня совершенно не ожидал. Я от себя, кстати, тоже.

В его глазах недоверие и удивление.

Я не теряюсь. Отвешиваю еще одного леща. А когда моя рука в третий раз поднимается, Давид уже собран и перехватывает ее за кисть.

Держит крепко, впившись пальцами в мою кожу. Он выглядит свирепо. Дико. Хищно. На щеке алеет отпечаток моей ладони. У меня внутри все дрожит от испуга, только сейчас понимаю, что наделала.

Я ожидаю от него, что он встряхнет меня хорошенько, наорет, сделает больно.

Но он не двигается. Замер. Рассматривает меня.

Смотрит на меня так, словно пытается узнать.

Или же просто размышляет, какое наказание применить. Я ежусь, ладонь жжет оттого, с какой силой я приложила Давида. Кисть саднит от его крепких пальцев.

—Ты,— сквозь зубы шипит он угрожающе, склоняясь ко мне.

Я жмурюсь. Отчего-то сейчас чувствую себя маленькой совсем рядом с ним и слабой. Я никогда не знала Давида хорошо и не имею понятия о пределе его жестокости и сдержанности.

Дыхание у моего лица. Щекочет кожу. Он совсем близко.

Нервы накалены до предела.

—Ну же, давай, ударь меня в ответ,— ору отчаянно я.

И это последнее, что могу произнести, потому что в следующую минуту меня резко разворачивают, прижимают к стене и затыкают рот жесткими губами.

Я застываю, пораженная действиями Давида. Широко распахиваю глаза и задерживаю дыхание, пытаясь осознать происходящее.

Леонов же обхватывает пальцами мой подбородок, фиксируя голову в удобном для него положении, и жадно въедается в мои губы, сминая и подчиняя себе мою волю.

Грубо проталкивается языком мне в рот. Целует с напором, жестко, отчаянно, словно от этого поцелуя зависит чья-то жизнь. И все это в полной тишине. Под ритмичные биения наших сердец.

Он не замечает, что я не отвечаю. Лишь потрясенно хлопаю ресницами, забыв о том, что стоит проявить сопротивление.

Шок — единственное, что ощущаю в это мгновение. Когда-то я мечтала о том, чтобы губы Давида ласкали меня, сейчас же это все так неправильно.

Я чувствую на языке горький привкус сигарет. Давид явно курил перед тем, как войти в дом. Его щетина царапает мою нежную кожу. Наши дыхания смешиваются. Это все так знакомо. Словно и не было между нами тех трех лет.

Оказывается, я все еще слишком хорошо помню, как может быть с ним.Слюнявые поцелуи и поспешные ласки Леши ничто в сравнении с тем, каким может быть Леонов.

Я дрожу в его руках, но медленно прихожу в себя.

Я раскрываю рот, чтобы произнести хоть что-то, но он расшифровывает это по-своему. Отпускает мой подбородок и углубляет поцелуй, превращая его в ласку. Тягучую, сладкую, давно забытую.