— Ну как успехи?

— Это последний! Ничего не нашел…

— А что искал то?

— Ключ — камень…

— Чавой-то?… — Шутливо произнес проводник.

— Ну типа жертвенника…

— Ты серьезно…

— Конечно…

— А зачем? Только не говори, что собрался приносить жертву… Кстати, меня нельзя! Я страшный грешник, а приносят в жертву чистых и целомудренных…

— Я знаю…

— Чего ты знаешь? Послушай, друг сердечный, давай-ка не пугай… Чего ты знаешь?

— Да читал где-то, что приносят в жертву чистых животных…

— Тьфу ты… Ну насчет ключ-камня не знаю, а вот Игнач Крест — это вполне возможно… — При этом словосочетании Смысловский вскочил, будто ему в задницу неожиданно воткнули, шутки ради, толстенную булавку:

— Игнач — Крест?!

— Именно…

— Это жжж…

— Ну… Когда татары на нашу землю пришли…, честно говоря, немного им тут дали побезобразничать по сравнению с другими местами — ну а кому гибнуть хочется?! Конечно пару городищ повырезали, но до Новгорода Великого не дошли. Вот в аккурат до Игнач — Креста дошли и развернулись…, правда, это немного в другую сторону… предлагаю по порядку — и туда доберемся.

— Хорошо…

— Ну так здесь все?

— Мама говорит, что все… — Роман, как-то не думая говорил, совершенно занятый другим делом, причем явно не своим, и точно ему не интересным. Голос «матери», все более жестче и авторитарнее звучавший в нем, уже начал восприниматься им несколько другим, с опасением.

Надо заметить, что если еще день назад им попрежнему руководило желание вернуть прежнюю матушку и ушедшие вместе с ней времена с оргиями и развратом, то сегодня он больше уже действовал из-за страха быть наказанным тем, кому принадлежал этот голос. Страх этот зародил в нем мистическую преданность все более проявлявшемуся сюзерену. Он даже не заметил, что, вскочив с коленей, не отряхнулся, при всей своей аккуратности и прямо-таки болезненной любви к чистоте, зато вслушивался внутри себя, начиная чувствовать, какое-то наслаждение от такой подчиненности.

— Какая «мама», здесь только я и ты…

— Это присказка из детства… Не обращай внимание… — Смысловского раз от раза поражали подсказки этого голоса, отводившие любое подозрение. Сам он переставал думать совершенно, отдавая вожжи своего разума овладевающему им духу. Он устал от своей личности, так и е нашедшей что-то важное, боялся подчинить ее кому-то, страшно не любил, как я уже писал, насилия над ней, но следуя этому голосу, он чувствовал, будто роднится ему, постепенно становится им, как ему показалось набирает таким образом полноту свое личности, после чего захотелось стать этим неведомым существом.

— Ну мама так мама… Едем дальше…

Путь лежал мимо «Княжьей горы», которую они уже проезжали, но не акцентировали на этом внимание:

— О! Кстати — «Княжна гора»… Вот тебе почти языческий зикурат. Сто пудов здесь язычники чудили со своими идолами.

— А что это?

— Ну вот тут и был Демон на Явони..

— Так и назывался…

— Так и назывался… Крепостишка тут была мощная…

— Прямо уж и демон…

— Угу… Долго простоял, сильная крепость была, неприступная, язычники ее возвели, ну а христиане уже потом половину тысячелетия продолжали, пока Иван Третий не приказал разрушить.

Роман смотрел на высокую горку, то есть большой холм с совершенной ровной верхушкой площадью около трех квадратных гектаров.

— Аааа… чего там наверху?

— Да сейчас заедем… — Пока «Газелька» ползла вверх, Олег продолжал:

— Легенда у нас есть. Мол прибыл сюда князь с молодой женой, ну и расположился тут вот станом.

Уж не знаю, почему, но невзлюбили эти места его… И вот супруги спали, а вокруг всю ночь кружила птица — оборотень…

— Птица — оборотень?

— Ну да, их здесь пруд пруди… — шутка…, ну вот кружииила, кружииила, перышки роняла, пока одно из них не пало на грудь князю…, короче, не проснулся он больше… Ну вот княжна в печали то и насыпа вот эту вот горищу — по ходу делать ей больше нечего было…, хотя ученые и говорят, что это последствие прохождения ледника, мне вот… больше миф нравится. Есть в нем пару загадок и несколько подтверждений тому… Что то мне подсказывает, что князя этого в жертву принесли здесь, а вот тех, кто это сделал «птица эта» и «прибрала», прости Господи! что бы не повадно было всякой чертятиной заниматься — может болезнь, какая, вот их и засыпали по старой русской традиции: прячь дальше, закапывай глубже.

— Ну а где же жертвенник?

— Чудак-человек, говорю же, скорее всего закопанный, под спудом он. Князь, как и положено на жертвеннике, а остальные, как лучи вокруг него, головами к его телу положенные… — Олег явно загордился собой, сочинив на ходу, как ему казалось, замечательную легенду, которая не только впечатлила гостя, но заставила задуматься. Голос «матери» говорил: «Врет смерд! Жертвы здесь приносились, но глупцами. Не было здесь принесено ни детей, ни целомудренных — пленников убивали, но это разве жертва?! Хочу не просто девственницу, но ребенка! Заставь его говорить правду! Чую — где-то рядом место это. Ищи!». Человек, хоть и слаб душой, но тело еще слабее, нуждается в пище, отдыхе, болеет, а потому и может отвлекаться от страстей его охватывающих. Страх физической боли, собственной гибели, наказания, болезни — все это тормозит его подчиненность злому духу.

— Олег, но ведь это миф?

— Миф, миф, да и я кое-что придумал — но ведь красиво…

— Сам?

— Ну не столько сам. Князей, когда-то так и хоронили… Ну по-разному хоронили, конечно, я читал, что и так тоже. Ну что, не то?

— Нет, поехали дальше. Одна просьба.

— За ваши денежки, что угодно.

— Не ври мне больше!

— Чего именно… — Интонация, с которой Смысловский произнес это, была очень напрягающая, голос его раздался будто из преисподней, а глаза при этом настолько ненавидяще смотрели, что продолжайся это подольше, вполне могли и прожечь…

— Да успокойся ты, Роман Викторович, на земле нашей без шуток то никак…

— Земля землей…, но дух не плоть…

— Ну ладно…, только давай попроще, а то, как в театре тебя колбасит! Ну если тебе в Песково не нравится, поехали в сторону Мамаевшины, там во время Великой Отечественной дивизия СС «Мертвая голова» стояла — там посмотрим. Вообще вот здесь эти Пески… — деревушка, вон она как раз… сюда целый авиамост фашисты проложили, а потом им здесь попец подожгли… Ты смотри, Ром, я тебе все говорю, ты сам думай куда ехать, я твоих желаний не понимаю.

— А Мамаевщина, что там?

— Я же говорю, там дивизия СС стояла — 20000 человек,