Я привстала на цыпочки и перегнулась через ограду. Я так могу, меня бог ростом не обидел.

Дятлиха, отдуваясь, смотрела на меня снизу вверх – физиономия широкая и складчатая, как у мопса, дыхание такое же тяжелое, глаза блестят азартом и нетерпением.

– Пропажу? – повторила я, затягивая с ответом.

Я не знала, откуда Дятлиха узнала об угоне Лизаветиной машинки, и не понимала, что ей сказать: любая информация, сообщенная главной сплетнице деревни, в кратчайшие сроки станет достоянием всей пеструхинской общественности.

– Да, да, полюбовника сыскали? – Зинаида опять нервически подпрыгнула.

– Полюбовника? – снова повторила я. – Какого еще полюбовника?

– А Митяй не сказал? – поняв, что источником инсайдерской информации я не стану, Дятлиха расстроилась, но ненадолго, быстро утешившись возможностью развесить на моих ушах дымящуюся лапшу свежей сплетни. – Витька Седин застукал свою Галку с мужиком! С ночной смены пораньше вернулся, спешил поспать завалиться, а на супружеском ложе такое, такое!

– Какое? – невольно заинтересовалась я, ожидая услышать деревенскую версию «Декамерона».

– Такое! – Дятлиха руками нарисовала в воздухе что-то затейливое. – И что самое интересное, неизвестно, кто это был!

– Герой-любовник убежал? – догадалась я.

– Утек в окно, соколик, как был, голышом! – закивала народная сказительница. – Пока, значит, Витька в залу бегал за ружьем – оно у него там на ковре над диваном висит, как украшение, стало быть. Вернулся с дробовиком, а соколик упорхнул уже! Галка, ты ж ее знаешь, баба каменная, упрется – с места не сдвинешь. Не было, говорит, тут у меня никакого полюбовника, Витя, ты что? Устал, померещилось тебе. А потная и голая я вся как есть, потому что лето, жара! – Дятлиха мелко затряслась от сдерживаемого смеха.

– А Витя что?

– А что Витя? Понятное дело, Галине не поверил, побежал по деревне с ружбайкой своей – стрелять полюбовника, а тот, видно, огородами утек, так что смертоубийства не случилось. – Дятлиха вздохнула, как мне показалось, разочарованно. – Ну участковый, брательник твой, Витьку разоружил и у себя в каморке запер от греха. К обеду выпустил, но ружье не вернул. А только Витька ведь теперь не успокоится, пока того Галкиного полюбовника не найдет. Будет бродить по деревне и к каждому мужскому заду приглядываться с подозрением!

– А это еще зачем?

– А затем, Ляся, что единственная известная Витьке примета обидчика – родимое пятно на правом полупопии! – торжествующе объявила Дятлиха и снова затряслась, хихикая. – Ты только представь, что нас ждет! Будет Витька, как маньяк какой, по деревне за городскими приезжими гоняться, штаны с них спускать!

– Почему только за городскими?

– Местных всех Витька в бане видел, так что наши пеструхинские вне подозрений и могут за свои задницы не бояться. – Дятлиха выговорилась, отсмеялась и отпустила меня взмахом руки. – Ну, иди уже. Небось у самой дел полно, тебя ж целый день дома не было…

Тут глаза сплетницы блеснули новым интересом, она сделала глубокий вдох – я сообразила, что сейчас Дятлиха спросит о причине моего долгого отсутствия, и поспешила шмыгнуть в теткину калитку.

Андрей позвонил, когда я отпирала дверной замок.

Я поставила коробку на крыльцо, вытянула из кармана мобильный и ответила:

– Да. Что?

– Ну, не сердись, Алисушка, – виновато вздохнул в трубке муж. – Я не успею к ужину. К утру только вернусь. Васятка лак запорол, будет заново варить, теперь уже под моим неусыпным присмотром.

Я подавила вздох. Искусство требует жертв!

Мой муж – художник, резчик по дереву, а Васятка – его ученик-подмастерье, талантливый, но проблемный: вечно с ним что-то случается.

– Ты не обиделась, милая? Я понимаю, скучно целый день сидеть дома одной…

– Я не дома, – сказала я, утаив, что вовсе не сидела в родных стенах. – Ты забыл? Мы обещали тетке Вере дежурить у нее ночами, сегодня наша очередь, поэтому я тут.

– Тебе там не страшно одной? – забеспокоился муж.

– С чего бы? – Я искренне удивилась. – Я же у тетки в детстве каждое лето гостила, мне ее дом как родной. И домовой, если он и вправду существует, меня прекрасно знает, как говорится, с младых ногтей. Небось не обидит по старой памяти.

– Тогда увидимся утром? – Супруг успокоился.

– Иди, вари свой лак, – отпустила я его и наконец вошла в дом.

Странное дело: и суток еще не прошло, как тетка Вера уехала, а дом уже производил впечатление покинутого и необитаемого!

– Эй, домовой, я пришла скрасить твое одиночество! – громко сказала я и захлопотала, наполняя дом звуками жизни.

Распаковала коробку, которую всучила мне Лизка. Отложила в сторону помещавшийся сверху сверток – по форме и запаху поняла, что в полотенце завернута половинка пирога с творогом, моего любимого. Прекрасно, будет чем нам с домовым перекусить, если в ночи приключится ночной дожор.

Особо рассматривать осветительный прибор в коробке я не стала, только проверила его комплектность. Цоколь на прямой короткой ножке, шнур с вилкой на конце, большая грушевидная лампочка – все вроде было на месте.

Я вынесла из сеней на веранду большое эмалированное ведро, перевернула его и поставила сверху, как на тумбочку, Лизкину лампу. Включить только затруднилась – на веранде некуда было, и я пошла искать удлинитель, чтобы протянуть его от розетки в сенях.

Очень кстати позвонила Лизавета.

– Ты как там? – спросила таким довольным томным голосом, что адресовать ей аналогичный вопрос я не стала.

Сама поняла, что подруга звонит мне в антракте между очень приятными действиями.

– Нормально, только удлинитель никак не найду. Спроси у Митяя, где он тут?

– Можешь в моей бывшей комнате взять, между стеной и кроватью посмотри, в тройник светомузыка включена, – ответил мне сам брат – тоже томным разнеженным голосом.

– Ага, не отвлекайтесь, – Я поспешила закончить разговор.

Нашла удлинитель, включила лампу, посмотрела, как она горит – и правда мощно, в сгустившейся темноте – реально как маяк! Придется мне лечь в комнате тетки, там окно на другую сторону, иначе при такой иллюминации я не усну – свет даже сквозь плотные занавески просачивается.

Но с маяком на веранде, спасибо Лизавете, действительно стало если не веселее, то спокойнее.

Я умылась, почистила зубы, немного почитала, лежа в постели. Потом пожелала воображаемому соседу:

– Доброй ночи, домовой! – и мирно отошла ко сну.

А разбудил меня в глухой полночный час, пардон за интимную подробность, мочевой пузырь. Пришлось вставать, брести, зевая и придерживаясь за стену, в туалет.

Уже выйдя из него, я вдруг подумала: а почему это так темно? Я же на веранде маяк оставила, его свет через окно кухни до коридора к санузлу легко добивал!

Пренебрегая обувью,