— Ты помнишь наш послевоенный город? Драки в пивных, поножовщина. Со временем меня стало восхищать право сильного, право, приобретенное ударом кулака, — закон волчьей стаи. А это привело в такое окружение, где удачно совершенная кража считалась проявлением смелости, удальства, находчивости. И эта обстановка затягивает. Вы мне поверьте.

— Когда же ты начал понимать это?

— Впервые серьезно задумался в лагере. Сейчас в местах лишения свободы воспитательная работа поставлена крепко. Воры в законе вкалывают на равных со всеми. Им уже пообломали рога. Теперь с гордостью не стучат себя по груди, заявляя громко: «Я вор!» Это общая атмосфера. Я сидел в нескольких местах. А в последнем лагере, Озерлаг называется, у нас был замполит — стоящий мужик. Он мне на многое глаза раскрыл... Потом уж, когда снова взялся за прежнее, ничего не боялся. Боялся только, если посадят, попасть в Озерлаг и снова встретиться с этим человеком. Поверил ведь он мне, а я его подвел... В общем, на свободу я вышел с твердым намерением покончить с воровской жизнью. Да не тут-то было. Не так просто оказалось сбросить с себя сразу эти путы. Наверное, опять бы я загремел под фанфары, да счастье улыбнулось: спасибо, на вас наткнулся.

— Наверное, старые дружки подтолкнули, — уточнил Жора.

— Да, не без этого, — вздохнул Малахов.

— А кто, они? Приметы, клички, в каких местах и когда воруют? — загорелся Китаев.

— Хорошие вы ребята, но этого я вам говорить не буду, — твердо заявил Джага, — стукачом не был. А у вас хватит ума и самим выследить их.

Мы с Жорой не настаивали. Распрощались с Малаховым по-товарищески, надеясь, что если он и не стал нашим союзником, то из лагеря противников наверняка выбыл. Действительно, ни я, ни мои товарищи Джагу больше не встречали. Китаев и я были довольны намного больше, чем в тех случаях, когда доставляли задержанных с поличным и их отдавали под суд. Несколько лет спустя я узнал, что Малахов умер в родном городе от туберкулеза: годы, проведенные в лагерях, не сказались добром. Но слово свое он не нарушил.

Все же думаю, что переоценить ценности меня в какой-то степени подтолкнул дядя Миша. Нет-нет да и вспоминался мне тот странный взгляд, которым он смотрел на меня во время беседы о судьбе Боршая и Мирголовского.

Мне уже не показалось чудовищным и нетерпимым, когда Костовский привел на тренировку по занятиям самбо Мирголовского и Боршая. Я знал, что они переданы на поруки.

А вскоре случилась настоящая сенсация. Произошло непредвиденное. Костовский сначала вместе с Боршаем, а затем с Мирголовским задержал карманных воров с поличным. Об этом было много разговоров не только среди бригадмильцев, но и среди оперативных работников управления. Не прошло и года, как наши противники превратились в наших помощников.

И тогда у нас состоялся еще один разговор с дядей Мишей. Взглянув на меня в упор, он без всяких предисловий спросил:

— Тот наш разговор помнишь?

Я понял, что он имеет в виду разговор о судьбе Боршая и Мирголовского.

— Конечно, помню, дядя Миша. Теперь-то я понимаю, что был не прав.

— Это хорошо, что помнишь и понимаешь, — задумчиво сказал он. — Значит, сердце твое не очерствеет, а то на нашей работе со многими это бывает. Грязь и преступления. Преступления и грязь. Вот иным уже и кажется, что все люди — преступники и их место в тюрьме. В действительности каждый изолированный от общества преступник — наша победа, а перевоспитанный без изоляции — победа в десять раз важнее.

— Дядя Миша, а со мной был такой случай... — И я рассказал ему о Джаге.

— По всей видимости, ты поступил правильно. Одобряю. — Дядя Миша немного помолчал. — Вот в прошлый раз мы с тобой говорили о ВЧК, о Дзержинском. Помнишь в его биографии один случай?

— Какой?

— После раскрытия одного из контрреволюционных заговоров в Москве по приказу Феликса Эдмундовича многих офицеров, бывших заговорщиков, собрали на манеже Алексеевского училища, и Дзержинский, страстный оратор, произнес перед ними зажигательную речь. Настоящую революционную речь. Многие из заговорщиков после необходимой проверки пошли служить в Красную Армию. А ведь вопрос тогда стоял остро: о жизни и смерти нашей революции. Но люди не побоялись довериться.

— Следовательно, и мы должны доверяться.

— При определенных ситуациях, когда перед нами не закоренелые преступники, — должны, — твердо проговорил Фомин. — А теперь я хочу, чтобы ты выступил перед всеми нашими ребятами, рассказал о Дзержинском и связал историю с настоящим моментом, с задачами, стоящими перед нашей бригадой. А то порой проскальзывают у нас идеи «хватай, хватай».

— Хорошо, выступлю.

— Думаю, ты справишься.

Михаил Николаевич Фомин занимался воспитанием не только правонарушителей.

6. Будни и праздники

Трудный случай — можно сказать об этом деле. Но дело было не столько трудным, сколько утомительным. Порой нам обоим хотелось плюнуть на все и отправиться на Иркут искупаться. Воскресная жара казалась безжалостной. Духота стояла нестерпимая. Солнце вроде застыло на верхней точке и своими невидимыми лучами испепеляло все живое в городе. И город почти сдался. Мягкий, как воск, асфальт был испорчен острыми женскими каблучками. Но следы были редкими. Почти все жители покинули город, они были на озерах, в лесу. Даже в городских парках не было прохлады.

А мы с Костовским, как проклятые, как привязанные, уже третий час не выпускали из виду незнакомца в светлом, хорошо сшитом костюме. Мы были твердо убеждены, что это карманный вор, и не простой, а вор высокой квалификации. Наткнулись на него в главунивермаге. На первый взгляд он ничем особым не выделялся среди других редких покупателей: так же, как и они, толкался у прилавков, переходил от одного отдела к другому и не предпринимал каких-либо активных действий, характерных для поведения карманников. Но по тому, как равнодушно он скользил взглядом по витринам и внимательно приглядывался к людям, мы поняли, что это не обычный покупатель. Минут двадцать мы еще предполагали, что это праздношатающийся, убивающий свое время человек. Но затем мы разобрались, что его не интересуют ни лица людей, ни стройные фигурки модниц, ни их красивые ножки. Он не оглядывал их с интересом, как это делают иные праздношатающиеся. Его цепляющийся взгляд устойчиво с