Шрифт:
Закладка:
Это был наш триумф. В дежурной части уже находился дядя Миша. Двенадцать обманутых сидели на скамейке.
— Ну, что я говорил, — обратился Фомин к дежурному майору, — если мои ребята посылают сюда потерпевших, то уж преступников они наверняка приведут. А преступники-то уж больно ловкие, четыре года одним платком торговали, так что в милиции их давно поджидают.
Вечером я прощался с Надей у общежития мединститута.
— А ты удачливая, в первый же день и такое задержание.
— А ты злой, я видела твое лицо, когда шла возня с этим... как его?
— Прокэсно.
— Да.
— Иногда они заставляют нас быть злыми. Вот походишь с нами еще, так увидишь. И бьют при встрече наших ребят, и угрожают, а бывает, в автобусе начинают показывать на нас пассажирам и кричать: «Смотрите, граждане, вот они! Это карманные воры, бейте их!» В общем, валят с больной головы на здоровую. Так что всякое бывает. Как тут не быть злыми!
— А оружие вам дают? — поинтересовалась Надя.
— Не всем и не всегда, и только под ответственность дяди Миши. — Я немного помолчал. — Так будешь с нами их всех ловить, не побоишься?
— Буду, — твердо ответила Надя, — я своих подруг с собой приведу.
5. Особое задание
Теперь по прошествии многих лет я начинаю понимать, почему дядя Миша не поручил мне этого задания...
Как-то вскоре после задержания Мирголовского и Боршая он спросил меня вроде мимоходом:
— Как ты думаешь, Андрей, те подростки, которых вы взяли на рынке, обязательно должны пойти в тюрьму? Является ли это неизбежностью?
— Их место только там, — не задумываясь ответил я.
Фомин как-то странно, непонятно посмотрел на меня. Но всему этому я не придал тогда особого значения.
— Иметь собственное мнение это хорошо, — вроде одобрил меня дядя Миша. Немного помолчал, а затем в раздумье, как бы самого себя, спросил: — Но какое мнение? — Что-то не досказал, заявив: — В общем, поговорим об этом подробнее в другой раз, — и перешел на другую тему.
Когда же я уходил из его кабинета, он поинтересовался:
— На факультете ты разрабатываешь тему о ВЧК?
— Да, — удивился я его осведомленности.
— С биографией Дзержинского уже знакомился?
— Конечно.
— Ну хорошо, — удовлетворенно закончил он.
Как я узнал позднее, примерно такой же разговор о судьбе задержанных состоялся у подполковника и с Костовским. Но тот ответил по-иному.
Обычно по делам о задержаниях карманников нам приходилось выступать в судах в качестве свидетелей, и потому при расследовании уголовных дел нас первоначально вызывали следователи или дознаватели.
Прошло месяца два с момента задержания Боршая и Мирголовского, но меня никуда не приглашали. В текучке повседневных дел и событий я не обратил на это особого внимания.
Как-то однажды я пришел к выводу, что Костовский, с которым у нас удачно завершались операции, стал реже участвовать в рейдах. Я сказал ему об этом.
— Да есть тут дела, — ответил он мне неопределенно.
Юрий занимался спортом, был неплохим баскетболистом, выступал в основном составе сборной города, но не любил этим хвастаться. Поэтому я подумал, что он готовится к ответственным соревнованиям, и не стал его особо расспрашивать.
Но дело обстояло не так...
Костовский стал завсегдатаем того двора, в котором когда-то часто бывал Муля.
— Сопляки, — ругался он незлобиво, — опять курили.
Это «сопляки» звучало в его устах несколько комично: Боршай и Мирголовский были младше Юрия от силы на год-другой. Но они не обижались на него и наперебой начинали оправдываться, заверяя, что это в последний раз. Костовский сумел сделать так, что для праздного шатания и бездельничанья времени не оставалось. Дядя Миша договорился, а Юрий, можно сказать, взял за руку и повел устраивать на работу Мирголовского и Боршая. Один теперь работал учеником в типографии, второй — на спасательной станции учеником моториста.
Мы не знали, как Костовский сумел убедить своего тренера, но наши крестники, прежде лазившие по карманам, были зачислены в состав юношеской сборной, с интересом и азартом занимались спортом и не менее увлеченно болели на соревнованиях по баскетболу, особенно когда в составе сборной города играл Юрий.
...Этим летом в Иркутске проходил матч на первенство Сибири и Дальнего Востока, и мы с ребятами пошли посмотреть, как играет Костовский. Я еще не знал о шефстве Юрия над бывшими правонарушителями.
— Смотри, — толкнул я Жору локтем в бок, — вон тех мы уже брали за карман, а теперь они хотят стащить что-нибудь у спортсменов. Давай-ка за ними понаблюдаем.
Мы пересели поближе, и мне пришлось удивляться. Оглянувшись, Боршай увидел меня и что-то сказал Мирголовскому.
— Сейчас уйдут, — проговорил я с досадой.
Но произошло неожиданное. Боршай и Мирголовский, обернувшись в нашу сторону, приветственно помахали руками. Я терялся в догадках и в конце концов пришел к выводу, что они решили надо мной поиздеваться: следи, мол, не следи, горе-сыщик, толку не будет. Наблюдать за ними не было смысла, и мы полностью увлеклись матчем.
Играли Иркутск и Хабаровск. Ситуация на площадке складывалась драматическая. Счет шел почти вровень, то одна, то другая команда выходила с перевесом в два-три очка. Прорывы Костовского заканчивались почти всегда удачными бросками. Зрители неистовствовали. В один из моментов я бросил взгляд в сторону Боршая и Мирголовского и увидел, что они ведут себя как заправские «шиффози». Вместе со всеми они вскакивали со скамейки, размахивали руками и охрипшими от рева голосами поддерживали атаки иркутян.
— Цезарь! Давай, Цезарь! — потрясал кулаками Боршай.
Я знал, что Цезарь была школьная кличка Костовского. За что он был ею награжден, не знаю, но среди болельщиков она тоже распространилась. У нас его так не звали.
В один из моментов относительного затишья на площадке и, естественно, на трибунах Жорка мне шепнул:
— А они, по-моему, пришли не воровать, а болеть по-настоящему.
— Надо же! — удивился я. — Страсть болельщика сильнее всех обид.
— Каких обид?
— Так мы же с Костовским их задержали за карман, а теперь они надрываются, из кожи лезут вон, поддерживают его в игре.
— Ну, за такую игру Юрию можно многое простить.
Иркутяне все же выиграли
