Я познакомился с обворожительной калязинской вдовой десять дней назад, когда приходил со своими «ореликами» на торг, в надежде выменять на свежую речную рыбу немного мяса — или хотя бы молока с яйцами. Это был уже не первый раз — и Рада, ранее успевшая заприметить троих голодающих стрельцов, промышляющих меном, сама подошла к нам, молча вручив мне, как старшому, целую корзину с выпечкой. Вот только попутно гордая вдова обожгла мою душу выразительным взглядом серых, с зелеными крапинками глубоких очей! Глубоких, словно озерные омуты…

Ее кулебяки с капустой, курники, пирог с домашнем сыром, яйцом и зеленью, что на пробу показались мне невероятно вкусными, были разделены промеж всей сотни так, чтобы никого не обидеть. Ну, то есть каждому стрельцу досталось лишь на единственный укус чего-то одного… Эх, вот если бы съесть все это втроем — вот тогда бы оторвались на славу! Но мне грех жаловаться — ведь как сотнику, мне разрешили попробовать по чуть-чуть от каждого пирога.

Домашняя выпечка, да еще и приготовленная с душой, уставшим от однообразия походной пищи служивым показалась едва ли не ресторанным блюдом! Но тогда же, за общей трапезой послышались смешки и глупые, а порой и пошлые о рукоделице и хозяюшке, испекшей пироги. Лишь бывшие со мной на торгу стрельцы придержали языки, с опаской посматривая в мою сторону, видя, как наливается кровью мое лицо… А я молчал, слушал и молчал, уже положив пальцы на саблю. Слушал, к примеру о том, что на «хозяюшке» не грех и жениться, как бы уродлива ни была — лишь бы подобными пирогами каждый день кормила!

Вот только Рада не была уродливой, отнюдь. Ошеломленный ее появлением, стремительным натиском и поспешным отступлением, более похожим на заманивание в ловушку, я все же успел разглядеть лицо молодой женщины: чистый, высокий лоб с загорелой кожей, правильный изгиб бровей, густые ресницы, обрамляющие большие глаза-омуты — и крепко сжатые, пухленькие губки этакого кораллового цвета… По тонкой шее и довольно худым рукам я смог верно оценить, что незнакомка явно не в теле — для кого-то из местных может, и недочет, но для меня как раз явное преимущество… Вот только смутил меня убрус замужней женщины на голове хлебосольной незнакомки — отчего я при встрече и удержался от того, чтобы сразу последовать за ней, узнать имя, поблагодарить…

Однако, наслушавшись смешков, а порой и откровенно пошлых стрелецких шуток — и едва не врезав самым скалозубым! — и молча встал от общего котла, оставив недоумевающих ратников доедать полбяную кашу, сваренную на выменянном молоке. Подхватив корзину незнакомки, и ни слова не сказав опасливо замолчавшим служивым, я отправился на торг в надежде, что встречу красавицу и поблагодарю ее за угощение, узнаю, как зовут. Или хоть что-то о ней узнаю от местных — например, имя и где живет…

Но к моменту моего возвращения откровенно бедноватый торг уже свернули — ведь тушинцы успели пожечь Калязин до того, как явился сюда Скопин-Шуйский с нашей ратью! Так и расспросить хоть кого-то о женщине, подарившей стрельцам пироги, оказалось невозможным… Ох, и крепко я тогда закручинился — ведь не пойдешь же искать незнакомку по городу, стучась в закрытые двери каждого из домов!

Но возвращаться в сотню я не захотел, все еще злясь на служивых. Так что поразмыслив немного, я отправился в виднеющийся в трех верстах от городской стены лес, в надежде, что смогу насобирать там грибов или орехов… Еще ни разу я не был в этом лесу, хоть до того с интересом и посматривал в его сторону — особенно, когда шла речь про то, чтобы разнообразить солдатское меню. Но все было не досуг — да и стрельцы справедливо предполагали, что вблизи города все возможные лесные дары соберут дети под присмотров стариков. Ведь им же здесь каждая травинка известна, каждая тропка, все малинники и орешники буквально наперечет…

В общем-то, служивые оказались совершенно правы — и безрезультатно побродив под сенью деревьев (зато надышался свежим и сладковато-пряным лесным ароматом!), я уже собирался поворачивать назад. Как вдруг порыв ветра донес до меня приятную прохладу близкого водоема… Недолго поколебавшись, я направился в его сторону, подумывая о том, что неплохо было бы искупаться (благо, что деньки стояли жаркие, и я успел-таки подзапариться в кафтане). И вскоре действительно увидел темную гладь небольшого лесного озера практически идеально круглой формы… Имеющего даже небольшой песчаный пляжик! Обрадовавшись своей удаче, я поспешил к воде, на ходу ослабив кушак, сняв с себя кафтан, сапоги, порты… Но когда дело дошло до исподнего, и я уже потянул через голову нательную рубаху, от воды раздался мощный всплеск и чей-то глубокий вздох! Сорвав с себя мешающую видеть одежду, я рванулся к перевязи с саблей, даже не посмотрев в сторону озера, и выхватил клинок — и только после обратил свой взгляд на источник шума.

Как оказалось, зря…

Ибо глаза мои успели лишь только мазнуть по тугому, едва-едва выступающему вперед женскому животику и прикрытой толстыми русыми косами груди… Я ошеломленно замер, успев только мельком посмотреть на ослепляющую наготу выплывшей к берегу женщины — за секунду до того, как незнакомка нырнула обратно в воду, закрыв ладонями грудь и обжигая меня злым, возмущенным взглядом!

И вот этот вот самый взгляд, эти самые глаза я узнал, растерянно замерев на берегу с саблей в одной руке, и перевязью в другой, да залившись краской… Что не могло не укрыться от чуть изменившейся в лице незнакомки, этим утром подарившей мне пироги.

— М-м-м… Простите пожалуйста… Я не хотел вас напугать…

Наконец-то догадавшись отвернуться от молодой женщины, я принялся спешно одеваться, сгорая от стыда — и замер столбом, услышав ее мягкий, грудной, да чуточку насмешливый голос:

— Конечно не хотел напугать, коли сам так сильно испужался — аж за сабельку схватился, родимый… А ты всегда так чудно говоришь, сотник? И всегда ли так робок с бабами?

— Да какая же ты баба… Ты…

Я прервался на полуслове. С одной стороны из-за неловкости, с другой — потому, что испытал вдруг совершенно неуместную, детскую обиду, густо смешанную со стыдом! И столь же несуразное, детское желание ответить что-то вроде «ничего я не испужался!». Просто молча принялся одеваться…

Как вдруг услышал частые удары капель воды о водную гладь — и плеск, сопровождающий каждый шаг женщины! Еще один, и еще — пока, наконец, ее ноги не коснулись песка.

И