Шрифт:
Закладка:
Что забываются обиды и обманы,
Что все пройдет, покуда мы живые.
Все остается в прошлом — позже, раньше.
Становится тенями за спиною.
И я когда-нибудь, став чуть мудрей и старше,
Смогу мирить себя с самой собою.
Ну а пока, и взор, и мысль к зениту,
И губ насмешливость, и тяжесть светлых чувств,
И все болит, и все не позабыто,
И я с собой никак не помирюсь.
Точки над е
Время вскрывает вены изнутри.
Неумолимо и безразлично. По счету "три".
Кровь вытекает словом в клетки страниц.
Кризис неузнавания лиц.
==
Ты ли мне друг, милый? Подтверди.
Время подрежет жилы. По счету "три"
Вытряхнет самомненье в ноги другим.
Все-то на этом свете — дым.
==
Поговорим немного о бытие,
Не расставляя точек над "е".
Bella mia
Лето, словно плавленый сырок,
На закуску к снежному похмелью.
Bella mia, мы тут озверели
От жары и холода не в срок.
По такой погоде пить да спать,
Все надеясь обмануть природу.
Bella mia, все мне непогода,
Если не могу тебя обнять.
Этой суетой меня мутит,
Как беременную на начале срока.
Bella mia, как же одиноко
В этом сонме падчериц Лилит.
Я ни трезвости, ни снов здесь не хочу.
Без тебя трезветь и спать противно.
Bella mia, все декоративно,
Что другим, напившись, я шепчу.
В конце тоннеля нет никакого света…
В конце тоннеля нет никакого света.
Это просто несется на нас обезумевший поезд.
А света там нет. Его, в принципе, нету.
И я об этом больше не беспокоюсь.
В конце концов, пока что-то брезжит,
Еще раздаются крики, мол, "будем добрее".
И, может быть, крик кого-то удержит
В полном неведении, жалея.
А я за жалость… К собакам и детям.
У них ведь хозяева и родители (чаще с придурью).
Но им удается радоваться всему на свете.
Среди родителей и хозяев такого не видано.
И вот пока нас в лепешку не раздавило,
Пусть будет как будет: без "доброты", но с жалостью.
В конечном счете, дружище, иллюзии — это мило.
И можно слегка успокоиться этой малостью.
Дни тлеют сигаретой на ветру…
Дни тают сигаретой на ветру,
Не сказанными вовремя словами.
Всем тем, что важное произошло не с нами.
Стлевают в пепел серый поутру.
Мерцают красным тусклым огоньком,
Как семафор в туманном предрассветье.
Так незаметно вырастают дети
Меж вспышками заботы не о том.
И тает-тает до окурка жизнь.
Родители стареют между делом.
Их дни слетают пеплом блекло-серым
Куда-то в непрозрачность, в сумрак, вниз.
И все уходит, словно светлый дым,
В коротких перекурах без желанья.
Тушу в окурке губ твоих касанье…
и пятый год травлюсь устало им.
Я пишу плохие стихи…
Я пишу плохие стихи
И совсем не пишу прозу.
Говорят, что долги за долги.
Говорят, что расплата за грезы.
Я вполне расплатилась. Вполне.
Тишиной доходящей до боли.
Я немая, глухая и мне,
Мне спокойно уже в этой роли.
Жизнь — макет. Жизнь всего лишь картон.
Жизнь обыденна до передоза.
И стихи мои — пепел и сор.
И не проза, а только лишь поза.
Осенняя ночь
Сегодня ветрено до стона проводов,
И сна в зените ночи не найду.
Я в городе неразводных мостов
Пью кофе и терзаю пустоту.
Ночь ничего не хочет объяснять,
Влетая ветром в темное окно.
Холодный кофе не допит опять.
Мне одиноко, тихо и тепло.
Бессонница аукнется с утра
Тяжелой, как с похмелья, головой.
осенний ветер, палая листва.
И жизнь наполненная ветром и листвой.
Тихо
Тихо настолько, что слышно как дождь
Капля за каплей стучится о душу.
Ты меня помнишь, ты меня ждешь
Лучшей, чем есть я, будущей лучшей.
Тихо настолько, что, кажется, мир
Встал на минуту, забыв о движеньи.
Звездное небо похоже на тир,
Если стоишь далеко от мишеней.
Тихо настолько, что можно вдохнуть
Влагу покоя и лед отстраненья.
Мир, покачнувшись, отправится в путь
Безостановочно… Через мгновенье.
Сердечное
Мне, пожалуйста, что-нибудь, чтобы счистить накипь
С проносившегося до дыр сердца.
Столько лет. Я уже не могу плакать.
Даже от лука, даже от перца.
Я уже не могу говорить о нем,
Надеясь порвать в лоскуты душу.
Я уже не хочу молчать ни о чем,
Что ему не стоило б слушать.
Дайте мне что-нибудь от воспаления
Непонятной этиологии.
Что-нибудь, чтобы все объяснения вымылись,
Как слова и слоги.
Дайте мне яду, транквилизаторов, снотворного.
Лошадиную дозу.
Чтобы больше не чувствовать около
Воспаленного сердца занозу…
Имени из семи обласканных букв.
Мой милый
Слова скользили по губам, лишая чувства сложной сути.
Я обращалась, Милый, к Вам, прося: "Останьтесь! Будьте! Будьте!"
Вы оставались, чуть горча усталостью небрежных жестов,
И снисходили до меня. И было мне шампански-лестно.
Вы говорили мне: "Малыш…" — и нежно гладили, не глядя.
И было все — и стон, и тишь. и яд, и вязкость послеядья.
Вы уходили так легко, что смысл прощания терялся.
Мой милый, я простила то, чем ты мне был и чем остался.
Обыденности
Начнем… С обыденности утренних рассветов,
С привычной дорассветной чашки кофе.
С обыденности весен, зим и лета.
С обыденности: "Как дела?" — "неплохо".
Начнем… С привычности дорог от дома
И постоянства тех, что мимо храма.
С привычности всего, что нам знакомо.
С обычности звучанья слова "мама".
Начнем писать короткими мазками,
Словами скрошенными до потери мысли
Всю хрупкость, все бесчисленные грани
Неповторимой, необычной жизни.
У Леты своя обреченность течь мерно и вечно…
У Леты своя обреченность: течь мерно и вечно,
Смывая следы, заходящих в нее, без труда.
И все, что так дорого и до конца человечно
И все, что безжизненно, смоет из Леты вода.
И я далека, как мне мнится, от кромки прибрежной.
И мне все еще интересна вокруг суета.
Но время придет и волною своей неизбежно
От всех моих суетных дел
