его представляли к награждению орденом «Трудового Красного Знамени». Но он не стал ждать награды, уволился из колхоза, и мы переехали в Новую Тарью, а потом вообще уехали через год на материк: мама моя серьёзно заболела, и врачи сказали, что ей лучше сменить климат…

Ну и ещё несколько слов об «университетах» моей мамы…

Она вообще ни одного дня не училась в школе или на каких-нибудь курсах популярного в 20-30-х годах «ликбеза» – специальных классах по ликвидации неграмотности, создаваемых в сёлах и городах советской властью. Дело благое, ведь Россия вступила в эру ускоренной индустриализации и построения социалистического общества практически с неграмотным в своей массе населением. Вот и мама моя была такой же – не умела ни читать, ни писать. Даже расписываться не умела – ставила в ведомости какую-нибудь закорючку, и всё. Как-то ещё в раннем детстве, уже будучи школьником, я спросил:

– Мама, а почему так случилось?

Разумеется, мне тогда было совершено непонятно такое явление. И мама мне ответила:

– У нас в семье было девять девчонок. И отец говорил: «Зачем девкам грамота? Письма женихам писать?» Семья большая, надо было работать всем, чтобы прожить…

В школу смогла пойти только самая меньшая – Евдокия, это было уже в начале 30-х годов. Ну а маму я уже сам научил грамоте, когда был в восьмом или в девятом классе, и этим своим поступком горжусь до сих пор. Правда, письма писать она так и не стала, и выводила корявыми прописными буквами только собственную фамилию. Но и этому она была несказанно рада. Зато пристрастилась к чтению книг, причём довольно толстых. Одну из первых она прочитала «Дитте – дитя человеческое» Мартина Андерсена Нексе. Для меня она оказалась очень скучной и утомительно длинной, так что я её так и не дочитал до конца. А мама её одолела от корки до корки за месяц всего, беззвучно шевеля губами, и иногда даже глаза её увлажнялись от сопереживания с главной героиней. Как-то я спросил, почему она вдруг всплакнула над раскрытой книгой. Она, видно, захваченная моим вопросом врасплох, виновато улыбнулась, как бы извиняясь, и сказала тихо:

– Будто про мою жизнь написано…

Отец же, как я уже говорил, научился грамоте самостоятельно. Правда, правила грамматики были ему совершенно неведомы: писал он без каких-либо знаков препинания, без точек и запятых, и каждое слово начинал обязательно с прописной буквы. Но слова писал в основном правильно и мысли свои излагал в письмах без каких-либо зримых затруднений…

8

Наша семья зародилась в конце 20-х годов XX века. Но этому весьма важному в человеческой жизни факту предшествовали ещё и другие события второго десятилетия того неспокойного столетия, несомненно, наложившие свою характерную печать на судьбы людей той поры.

Прежде всего, после того памятного боя под Павлодаром отец вынужден был оставить кавалерийский полк, в который недавно записался добровольцем. И совсем не по причине ранения. Оно оказалось лёгким: пуля скользнула под левой рукой, под кожей, оставив два следа – от входного и выходного отверстий, которые совсем быстро зарубцевались. Однако красные командиры выяснили, что отец просто бессовестным образом приписал себе годы, чего в суматохе, вызванной чрезвычайной обстановкой, сразу никто и не заметил. И его отчислили из рядов полка без всяких разговоров.

В начале 20-х годов, сразу после массового голода практически во всех хлеборобных районах страны и крестьянских бунтов по поводу изъятия советской властью подчистую зерна из закромов сельских жителей, начала действовать ленинская «новая экономическая политика» – НЭП. Мера эта оказалась очень своевременной в условиях полной разрухи народного хозяйства, хотя, понятно, и вынужденной, поскольку заметно противоречила генеральной линии большевиков, нацеленной на полную ликвидацию частной собственности и мировую пролетарскую революцию. НЭП давала значительные послабления для развития предпринимательства и различных форм кооперации в городах и сёлах, в этих условиях заметно ожили единоличные крестьянские хозяйства. Крестьяне тогда ещё не разучились трудиться на земле не из-под палки или преимущественно во славу «родного» социалистического государства, подстёгиваемые лозунгами партийных активистов. И страна начала оживать: появилось в достатке продовольствие, стали подниматься из руин заводы и фабрики. А в деревню пошла самая необходимая сельскохозяйственная техника. Пусть она и была простейшей на первых порах – преимущественно на конной тяге (косилки, жатки, грабли) или на паровых приводах (молотилки, маслобойки), однако в значительной мере облегчала крестьянский труд и заметно повышала его производительность. В городах и сёлах забыли про голод, на экспорт пошли, как и при царе, российские продукты: зерно, масло, мясо, мёд – в обмен на золото, так необходимое тогда для начавшейся индустриализации страны.

Хозяйство дяди Федота и вернувшегося к нему из-под Прибайкалья после ранения дяди Григория, так и не успевшего до призыва на службу обзавестись собственной семьёй, оказалось существенно подорванным за годы Гражданской войны. Войска белых и красных, сокрушительными волнами прокатившиеся по берегам Иртыша, фактически пустили на распил главное достояние семьи – конский табун, заботливо выхаживаемый для поставок в казачьи полки. На подворье вяло жевали сено только несколько кляч-доходяг, великодушно оставленных последними проходящими войсками взамен крепких молодых коней из остатков былого табуна. Так что за прежнее семейное дело браться уже не было смысла, поэтому братья, оба бездетные, занялись непосредственно хлебопашеством – на это им здоровья ещё хватало. В новой семье матери оставалась ещё родная сестра Татьяна, а родной брат Вася, как и мой будущий отец, не стал жить с отчимом. Он был на три года моложе старшего брата и, когда подрос немного, уже старался не разлучаться с ним, ходил за ним, как привязанный верёвочкой, и на вечёрки-посиделки, а потом и на заработки к зажиточным крестьянам. Отец мой очень любил своего младшего брата, и для него стала настоящей трагедией его нечаянная гибель, случившаяся в 1925 году: во время обмолота пшеничных снопов на молотилке лопнул приводной ремень от локомобиля и разбил юноше голову. Тогда Васе было всего семнадцать лет…

После похорон брата мой отец окончательно порвал связи с новой семьёй матери: иногда помогал в хозяйстве стареющим дядьям, но чаще кочевал по деревням около Омска – батрачил у крепких крестьян. А вскорости ушла из семьи отчима и сестра Татьяна: она вышла замуж, взяв фамилию мужа – Иванькова, и уехала с ним на жительство в город. Там уже жила и одна из сестёр моей будущей мамы – Варвара, в замужестве Королькова.

Пришло время и моему отцу обзаводиться собственной семьёй…

9

Это важное событие в