Энн тихо сказала:

– Я тебя тогда не знала. – Она поцеловала его в висок и погладила его голову с другой стороны, как будто пытаясь утихомирить внезапную бурю внутри. – А если бы знала, я бы хотела поехать с тобой. Но не знала. Поэтому не могла. Все просто.

– Да.

Это было просто. Он смотрел на карту, прослеживая путь, которым наверняка следовали Энн с Бенни за десять лет до ее встречи с ним. Вдоль берега, через Геную в Пизу; на восток до Флоренции; Римини, Урбино, Перуджа, Ареццо, Сиена; обратно в Пизу и дальше на север. Бенни только что отнял у него большой кусок Италии. Мог бы с тем же успехом взять ножницы, сделать надрез от Пизы до Римини, еще один параллельный надрез через Ассизи, а потом придвинуть низ Италии к тому, что осталось от верха. Не сапог, а дамский башмачок, такой, с маленькими пуговками сбоку. Какие носят дорогие шлюхи – так ему, по крайней мере, казалось.

Ну что ж, они могут поехать в Равенну. Он ненавидит мозаики. Он страстно ненавидит мозаики. Бенни оставил ему мозаики. Ну спасибо, Бенни.

– Мы можем поехать в Болонью, – сказал он после паузы.

– Ты же уже был в Болонье.

– Был.

– Ты туда ездил с Барбарой.

– Ездил.

– Ты почти наверняка спал с Барбарой в одной постели в Болонье.

– Спал.

– Ну, я не против Болоньи. Там хорошо?

– Не помню.

Грэм снова посмотрел на карту. Энн погладила его по виску, стараясь не испытывать чувства вины из-за того, из-за чего испытывать чувство вины, как она знала, было бы глупо. После нескольких минут, проведенных в раздумье, Грэм тихо сказал:

– Энн…

– Да?

– Когда ты была в Италии…

– Да?

– С Бенни…

– Да?

– Там было… было… мне просто интересно…

– Скажи уже лучше.

– Там были… ну, были там у тебя… не уверен, что ты помнишь. – Он смотрел на нее скорбно, умоляюще, с надеждой; ей страстно хотелось дать ему тот ответ, на который он надеялся. – Но были ли там где-нибудь, куда вы ездили, если ты помнишь – если ты точно помнишь…

– Да, солнышко?

– …месячные?

Они оба тихо засмеялись. Потом несколько смущенно поцеловались, как будто ни один из них не ожидал, что из этого выйдет поцелуй, а потом Энн решительно сложила карту.

Но на следующий день, когда Грэм пришел домой на несколько часов раньше Энн, он обнаружил, что его тянет к ее книжным полкам. Он встал на колени перед третьей полкой снизу и уставился на ее путеводители. Пара книжек про Лондон, одна про Пеннинские горы – они ничего не значили. Студенческий путеводитель по Сан-Франциско; «Венеция» Джеймса Морриса; путеводители «Компэнион» по Флоренции (а как же) и югу Франции; Германия, Испания, Лос-Анджелес, Индия. Он не знал, что она была в Индии. С кем это она была в Индии, подумал он, – впрочем, без особого жара и даже без особой ревности, может быть, потому, что не слишком стремился туда.

Он вытащил стопку карт, втиснутую в конец полки. Было трудно сразу сказать, каких городов это карты, потому что Энн не потрудилась их сложить – как сделал бы он – так, чтобы обложка была снаружи. Он подумал, свойственна ли такая неаккуратность большинству женщин; он бы этому не удивился. Ведь женщинам нельзя вполне доверять в пространственных и географических вопросах. Часто у них нет природного ощущения севера; некоторые даже с трудом отличают правое от левого (как Элисон, его первая девушка; когда в машине у нее спрашивали, куда ехать, она выставляла перед собой кулак и смотрела на него – как будто к кулаку была приколота большая этикетка, указывающая «ПРАВО» или «ЛЕВО», – а потом уже говорила водителю то, что ей сообщила рука). Это все от воспитания, подумал он, или от строения мозга?

Похоже, что женщины и умственные карты городов составляли с трудом. Однажды Грэм видел картинку, на которой каждая часть человеческого тела была представлена в соответствии с чувствительностью ее поверхности; у получившегося гомункула на гигантской голове красовались африканские губы, руки были размером с бейсбольные перчатки, а под этим всем пряталось крошечное, жалкое тело. Странно, что он не запомнил размера половых органов. Карта Лондона в голове Энн, подумал он, была бы такой же искаженной и несбалансированной: на южной оконечности – страшно разбухший Клэпем, соединенный несколькими широкими артериями с Сохо, Блумсбери, Ислингтоном и Хэмпстедом; раздутый пузырек оказался бы в районе Найтсбриджа, и еще один около Кью, а соединяло бы их множество беспорядочных районов с названиями, указанными мелким шрифтом: Хорнси над Илингом и к югу от Степни, Собачий остров, пришвартованный рядом с Чизик-Эйт.

Может быть, поэтому женщины – Грэм широким жестом обобщил свои соображения про Энн – никогда не складывают карты как надо: потому что общее представление о городе не входит в их кругозор, поэтому и нет никакой «верной последовательности», с которой следует начать. Все карты Энн были убраны так, как будто их отложили в разгаре поиска. Это делало их более личными и, вдруг понял Грэм, более угрожающими для него. С его точки зрения, карта, сложенная обратно в изначальный облик, теряла оттиск пользователя: ее можно было одолжить или отдать, не затрагивая никаких чувств и привязанностей. Смотреть на ее неловко скомканные поверх изначальных линий сгиба карты было все равно что увидеть часы, остановившиеся в определенный и значимый момент, или – а это еще хуже, понял он – все равно что прочитать ее дневник. На некоторых картах (Париж, Зальцбург, Мадрид) были сделанные шариковой ручкой пометки: крестики, кружки, номера домов. Внезапные детали жизни, которая ему предшествовала. Он засунул карты обратно.

Позже в тот же вечер он спросил тоном настолько мягким и спокойным, насколько это ему удалось:

– В Индию не хочешь поехать?

– Мы же вроде туда не собирались. – В голосе Энн звучало нешуточное удивление.

– Я-то не хотел, просто интересно, что ты об этом думаешь.

– По-моему, я когда-то хотела поехать и много про это читала, но мне показалось, что это очень депрессивная страна, так что я передумала.

Грэм кивнул. Энн вопросительно посмотрела на него, но он не ответил на ее безмолвное недоумение, и она решила промолчать.

После этого он перестал беспокоиться об Индии. Он очень беспокоился об Италии, и о Лос-Анджелесе, и о юге Франции, и об Испании и Германии, но, по крайней мере, беспокоиться об Индии у него не было никаких оснований. В Индии не было ни одного индийца, думал он, который бы когда-либо видел,