— Если только она осмелится приехать ко мне, — заметила Диана, — я прикажу сказать, что я дома для всех, исключая ее.

— К счастью, — сказала г-жа де Роберсак, — кажется, все общество поднимается против плачевного скандала. Все двери закроются перед этой маркизой без стыда и сердца.

— Ради Бога, не называйте же ее маркизой, моя милая! — воскликнула княгиня. — Она уже больше не маркиза.

— Подождите, мама, — заговорила герцогиня, быстро вставая, — я берусь послать всем «уведомления», но написанные от нашего дома.

— Как так? — спросили все в один голос.

— Да, вот какое уведомление: «Имеем честь сообщить вам о горестной и унизительной потере, постигшей нашу семью вследствие брака маркизы де Бленвиль, урожденной де Морсен, с особой, недостойной принадлежать к нашему дому». И я первая подписываюсь под ним; все наши после-дуют моему примеру, — сказала Диана де Бопертюи решительным тоном.

— Превосходная идея! — воскликнул Сен-Мерри. — Я готов также подписаться, в качестве старого друга семьи.

— Только у Дианы могла явиться подобная идея, — сказала г-жа де Роберсак с восхищением, но с оттенком неуловимой иронии, как бы случайно взглянув на мать герцогини, — в Диане возмутилась благородная кровь Морсенов. Как она достойна своей гордой и суровой прабабки… Дианы де Морсен, которая жила в XIV веке и нашла в себе ужасную решимость убить собственными руками свою дочь за то, что она провинилась против чести.

Княгиня слегка покраснела, а Сен-Мерри живо заговорил:

— Моя милая крестница права. Ее мысль превосходна. Да, вот что нужно делать почаще, чтобы напоминать людям о достоинстве их имени.

— Как? Нужно бы делать? Надеюсь, что это будет сделано! — сказала княгиня и обратилась к мужу: — Вы, конечно, того же мнения?

— Без сомнения, — отвечал князь, — и как глава дома я сам собственной рукой напишу эти письма.

Опять вошел лакей, и разговор прервался.

IX

Лакей подал князю на серебряном подносе визитную карточку и сказал:

— Князь, этот господин желает говорить с вами.

— А Луазо вернулся? — спросил де Морсен, беря карточку.

— Нет, князь, я не видал г-на Луазо.

Князь подошел к окну и при помощи черепахового лорнета прочел: «Анатоль Дюкормье».

— Что за господин? Я не знаю такого имени.

— Он сказал, что у него очень спешные дела.

— Дела? Так проведите его к управляющему. Я не знаю, кто такой этот Анатоль Дюкормье. Когда Луазо вернется, сейчас же доложите мне.

— Слушаю-с.

И лакей вышел.

— Итак, папа, — сказала герцогиня Бопертюи, — решено: сегодня же вечером надо написать извещения. Это послужит прекрасной наукой для тех женщин, которым пришла бы мысль о неравном браке.

— Будьте у меня сегодня раньше обыкновенного, — обратилась баронесса к князю, — привозите с собой и Диану, мы вам поможем писать письма. А потом в виде награды мы втроем устроим маленький дебош.

— Что вы хотите сказать?

— Все твердят, что в этом году оперные балы прелестны и вполне приличны. Мне ужасно хочется побывать там; я уверена, что Диана ничего не имеет против. Решено, вы, князь, поедете с нами?

И баронесса пристально посмотрела на князя, что его, видимо, смутило.

— Отличная мысль, — сказала Диана. — Я смертельно скучала в прошлом году на этом балу, но все равно, если папа едет с нами, я на вашей стороне, баронесса.

— Право, Гектор! Бал в опере омолодит нас всех на двадцать лет. Мы там встретимся, — сказал смеясь Сен-Мерри князю.

Несмотря на свою привычную скрытность, князь не мог подавить замешательства, которое увеличивалось от пристального и проницательного взгляда г-жи де Роберсак, но он все-таки сказал:

— Ну, милый Адемар, ты с ума сошел!

— Почему это?

— Я? На балу в опере?

— Да разве мы с тобой не были там сто раз?

— Прежде — да, но теперь нам там не место. Подумай, в наши годы… и потом при известном общественном положении…

— Ну, Гектор! В прошлом году я видела там герцога Мирекура, президента совета, а он наших лет. А маркиз де Жювизи, вице-президент палаты пэров? Он тоже молодой человек наших лет, однако неутомимо посещает оперные балы и вечно заседает в знаменитом Coffre.

— Это правда, но все-таки…

— Почему вы колеблетесь, мой друг? — сказала княгиня мужу. — Уверяю вас, не бойся я, что у меня сделается страшная мигрень от маски и от жары, я бы поехала с вами, потому что уже четыре года не бывала на оперных балах.

— Без сомнения, я всегда рад исполнить желание г-жи де Роберсак. Но вследствие упомянутых причин и в особенности после постигшего нас несчастья, пожалуй, будет крупной бестактностью, если я покажусь на балу в опере, где ноги моей не было уже десять лет.

— Напротив, — сказала баронесса, — ваше присутствие в увеселительном месте показало бы, что вы не стыдитесь недостойного поступка маркизы, потому что не имеете с ней ничего общего.

— Но позвольте вам заметить…

— Скажу больше, на балу будет много наших, и так как ваше появление произведет некоторую сенсацию, то, по-моему, надо воспользоваться случаем и объявить во всеуслышание, что вы оповестите всех письмами о позорном браке.

— И завтра же утром весь Париж узнает об этом, — заметил Сен-Мерри.

— Баронесса вполне права, мой милый. Следует послушаться превосходного совета, — сказала княгиня мужу.

— Я того же мнения, папа, — заметила Диана. — Говорю это вовсе не для того, чтобы вы непременно поехали на бал. Я уверена, что г-н де Сен-Мерри не откажется проводить нас с баронессой?

— Можете ли вы сомневаться, дорогая крестница? Но Гектор последует нашему совету и также поедет.

— Иначе мы подумаем, что у князя действительно имеется какая-то причина… разумеется, соображение государственной важности для отказа нам, — сказала баронесса, делая многозначительное ударение на последних словах, как показалось князю.

— Ну, — сказал он с самой очаровательной улыбкой, — я больше не в состоянии противиться. А жаль, потому что приятно слышать такие милые уговоры.

— Ах, Боже мой, — сказала Диана, — завтра утром проповедь аббата Журдана. Говорят, он великолепен, когда громит наше время и распущенность нравов. Я бы с радостью его послушала; а если я вернусь с бала в пять утра, то надо отказаться от аббата.

— Будь покойна, — сказала княгиня дочери, — я берусь сама разбудить тебя, потому что также не хочу пропустить этой проповеди. Но Берту я, конечно, не возьму; девочкам не годится слушать подобные вещи.

— Мы там увидимся, княгиня, — заметила баронесса, — я слышала все проповеди аббата Журдана. Говорят, что его выдвигает партия Saint Sulpice, чтобы уничтожить, разбить аббата Маротена.

Кавалер Сен-Мерри был хорошо осведомлен по части злобного соперничества в среде духовенства и поэтому заметил:

— Вполне естественно.