Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Это было вроде как смешно.

— Ага, — Себастьян выдёргивает чёрный спортивный лифчик с двойными лямочками и низким уровнем поддержки, который я надеваю на йогу, и бросает его на мою кровать.

Он снова шарится в том же ящике, пока не находит белую майку-борцовку, в которой я сплю — она такая мягкая и поношенная, что стала почти прозрачной.

— Это, — бормочет он. — И…

Шугнув меня в сторону, он опускается на край моей кровати, чтобы дотянуться до нижних ящиков, и шарится в них. Он находит пару выцветших джинсов — единственные джинсы, что я имела и реально комфортно чувствовала себя в них, но к сожалению, от них пришлось отказаться после очередной прибавки в росте. Они до сих пор нормально сидят в бёдрах, но облегают сильнее, чем раньше, и теперь стали слишком короткими. Странная длина раздражает мои лодыжки.

Подняв джинсы, он изучает их.

— Вот эти.

— Они ощущаются странно.

Он выгибает бровь.

— Тогда почему они у тебя в ящике?

— Потому что они вызывают ностальгию.

— Ностальгию. О чём, чёрт возьми, можно ностальгировать, когда дело касается джинсов?

— Просто отдай их мне, — я пытаюсь вырвать джинсы из его рук, но Себастьян дёргает их назад, отчего я налетаю на него, и мы оба падаем на мою кровать.

Я смотрю на него, широко распахнув глаза и застыв. Мои ноги оседлали его бёдра. Мой пах вжался прямо в его пах.

Себастьян очень… твёрдый. Везде. Я чувствую поджарые мышцы. Кости его таза. На балконе я не уделяла пристального внимания его телу, потому что, ну, я очень старалась этого не делать, но теперь я невольно чувствую, что он явно похудел по сравнению со своим обычным телосложением. И не в здоровой манере, как это бывает у Рена, когда они усиливают физическую подготовку перед сезоном. А во вредной манере. В манере я-пью-алкоголь-и-не-ем.

Это подобно тому моменту, когда я заметила синяки под его глазами, увидела его странно торчащие волосы перед тем, как он их пригладил. Я чувствую, насколько он человечен. И я испытываю необъяснимый порыв обнять его. Притащить в гости к маме и папе и поставить перед ним огромную тарелку домашней шведской еды.

— Зигги, — его голос звучит натянуто, когда он отводит бёдра назад. Благодаря гравитации, мои бёдра следуют за ним, смещаясь одновременно с ним. Так я двигалась бы, если бы находилась сверху по совершенно иным причинам, если бы между нами не было ничего — ленивое, протяжное движение бёдрами. К сожалению, поскольку на мне надеты лишь трусики — вот эти реально комфортные — я чувствую намного больше, чем хотела бы… его толстую длину, спрятанную в джинсах, потирающуюся о меня.

Я лихорадочно слезаю и чуть не падаю на попу.

— Прости. Я… прости, — я прочищаю горло.

Себ садится на кровати, всё ещё держа мои джинсы. Затем встаёт, не отрывая от меня взгляда. Из-за того, какая маленькая у меня зона «спальни», мы стоим практически грудь к груди.

Он медленно выдыхает и смотрит на мои джинсы в его руке.

— Почему они ощущаются странно?

Я не хочу ему говорить. Я не хочу давать признание о своих сенсорных потребностях тому, кто пока что доказывал, что совершенно не заслуживает моего доверия.

Но что-то в его выражении, когда он смотрит из-под густых тёмных ресниц, побуждает слова вырваться из меня и политься по воздуху.

— Они раздражают мои лодыжки. Раньше они подходили, но прямо перед колледжем я опять прибавила в росте, и теперь они слишком короткие. Но они так приятно ощущались на теле. Это единственные джинсы, которые когда-либо ощущались приятно.

Себастьян тихо изучает моё лицо, крутя джинсы в руках. Затем смотрит вниз, изучая внутреннюю сторону, швы, ярлык, отпечатанный на ткани.

— А если бы они были шортами?

Я хмурюсь.

— Шортами?

— На улице +26, Зигги. Это время года называется лето, слышала о таком?

— Сказал мужчина, одетый в брюки, — я тычу его пальцем в подмышку — классическое место для щекотки, и это похоже работает, потому что он матерится и отшатывается.

— Полегче, Спортивная Перчинка.

За это прозвище я нацеливаюсь на вторую его подмышку, но на сей раз он ловит мою руку и крепко сжимает. Я смотрю на него, и сердце гулко колотится в груди. Его большой палец скользит по внутренней стороне ладони размеренными, успокаивающими кругами. Кругами, которые я бы с большим удовольствием ощутила на другом месте моего тела. Мои соски напрягаются. Жар разливается внизу живота и превращается в мягкую ноющую пульсацию.

Я знала, что связалась с тем, с чем не смогу справиться. Втянув глубокий вдох, я сжимаю бёдра и повелеваю этой пульсации уйти.

— Как ты превратишь их в шорты? — я дико горда тем, как ровно звучит мой голос.

Себастьян выгибает бровь.

— Ножницы есть?

Я убираю руку, и на сей раз он отпускает. Я не спешу, пока ищу ножницы в ящике кухонного шкафа, потому что мне надо остыть. Затем передаю ножницы ему рукояткой вперёд. Себастьян кладёт ножницы на стол, затем подходит ближе ко мне.

Уставившись на него, я приказываю своему пульсу перестать учащаться.

— Могу я тебе помочь?

— Да. Тем, что постоишь смирно.

А затем он опускается на колени. Моё сердце ухает в пятки от такого зрелища.

— Просовывай ноги, — говорит он, держа передо мной джинсы.

— Просовывать ноги?

Он поднимает взгляд.

— Чтобы надеть их, пока я буду делать это. Если только это не слишком тебя смутит. Если ты наденешь их, это поможет мне понять, где их резать. Но вместо этого я могу приложить их к тебе и определить нужное место. Но так будет менее точно.

Мне просто надо, чтобы он больше не стоял передо мной на коленях, потому что его голова находится на уровне моего паха. Я бы вытерпела дюжину джинсов, странно царапающих лодыжки, лишь