Черную тень я замечаю слишком поздно. Все же беспечность, к которой привыкла в Испании, дает о себе знать.

Захожу, бросаю сумку на диван, иду в полутьме к дивану, странно, почему на входе нет выключателя?

У дивана ,со стороны окна , стоит лампа.

Верхний свет горит только в прихожей, а потому я двигаюсь по привычному маршруту. Моя квартира знакома до мельчайших подробностей, с закрытыми глазами пройду, если надо будет.

И присутствие постороннего замечаю не сразу.

А заметив, какое-то время неверяще и подслеповато вглядываюсь, отчаянно пытаясь убедить себя, что это все просто неудачная тень от торшера.

Но когда тьма шевелится и начинает двигаться в мою сторону, взвизгиваю и пытаюсь бежать обратно , к свету прихожей, отчего-то веря, что, как только я попаду на освещенную территорию, морок развеется.

Но морок быстрее. И гораздо, просто пугающе, сильнее.

Меня перехватывают, не дав сделать и двух шагов, дергают обратно в круг тьмы, а потом вовсе валят на диван, да еще и рот зажимают, не давая не то, чтоб крикнуть, но даже и вздохнуть.

- Тихо. Ти-хо… - хрипит морок, и в это момент мое обезумевшее от страха сознание посещает узнавание!

Оно строится даже не на звуке, нет! На осязании, обонянии! От него пахнет табаком. И спиртным. И еще немного кожей, это от куртки, наверно… Какая глупость, в наше время носить кожаную куртку…

Провинция…

Черт!

- Макс… Макс… - мычу я в железную лапу, по-прежнему закрывающую мне половину лица. И в этот момент он замирает, а потом наклоняется и шумно вздыхает запах моей кожи. Возле шеи. И я замираю.

От ужаса. Уже второй волны ужаса. Потому что сначала, при узнавании, меня немного отпускает, и даже где-то облегчение появляется, потому что морок знакомый лучше морока незнакомого… Но после того, что он делает…

Он держит меня, по-прежнему крепко и жестко, от него пахнет спиртным, он дышит шумно и тяжело и вообще производит впечатление малоадекватного человека.

- Зачем ты вообще приехала сюда, м? – хрипит он так тихо и мучительно, словно… Словно ему больно.

А затем проводит ладонью по моему дрожащему телу, вниз, а потом наверх, цепляя по пути тонкую ткань платья, задирая подол, оголяя бедра…

Я замираю в этот момент. Таращу в темноту ошалевшие испуганные глаза, и не дышу даже, кажется. Только сердце тяжело бьет в грудную клетку так, что, наверняка, он слышит, как идет резонанс.

- Гладкая такая… О чем думала? Сидела бы в своей Барселоне, овца… - рука добирается до нижнего белья и тормозит там, как будто раздумывая, как дальше поступить. Решая. Я осознаю, что это рубеж, и, не сдержавшись от ужаса, неслышно и жалобно скулю…

Словно упрашивая жестокого мужчину отпустить. Пожалеть.

Пощадить.

Он опять вдыхает воздух возле моего уха, потом неожиданно лижет покрытую мурашками кожу. Меня словно током бьет!

Становится невыносимо жарко, невыносимо тяжело и болезненно! То место, которого он касается языком, которое лижет жадно, как хищник самку, буквально огнем горит.

Зачем он…

Господи, зачем так?

Что делать мне теперь?

Как остановить?

Между тем, он убирает руку от губ, наверно, чтобы попытаться раздеть меня, и я в этот момент не кричу, хотя надо бы, а лихорадочно шепчу, все так же таращась в темноту полными слез, слепыми глазами:

- Макс, Макс, прекратите, пожалуйста, опомнитесь, Макс… Макс…

- Заткнись. Просто заткнись сейчас. Дай мне себя уже трахнуть, а? Ну сколько можно дразнить?

Я вообще не понимаю, о чем он сейчас. Какое дразнить? И в мыслях не было, вообще никогда!

Я кое-как выпрастываю руки из-под его тела и упираюсь в железные плечи. Оттолкнуть, конечно, не оттолкну, но все же хоть как-то обозначу свое несогласие!

- Макс… Вы пьяны, Макс, придите в себя! Я не хочу… Так! Не хочу!

- Да я от рождения в себе! Не хочешь так? А как? Как хочешь?

Он замирает, прекращая свое разрушительное воздействие на мое тело, смотрит в лицо напряженным взглядом. А я , от облегчения, от того, что хоть какой-то диалог с ним наладила, отвлекла немного, выдыхаю. И зря. Потому что теплый взволнованный выдох касается его губ, и в следующее мгновение я уже ничего не могу говорить и теряю свое шаткое , с таким трудом отвоеванное преимущество.

Его поцелуй – пьяный, жестокий, дымный и сумасшедший. Как и он сам.

Я не отвечаю.

Я все еще надеюсь на его благоразумие.

На то, что он придет в себя. Но с каждой секундой надежда моя все слабее. А вот огонь, разгорающийся опять, так и не потухший еще со времен нашего первого поцелуя, все ярче.

И это беда моя.

Это - моя погибель.

Потому что он останавливаться больше не намерен.

А я не намерена ему больше мешать.

В конце концов, этот финал был предопределен.

С момента нашей первой встречи.

Он грубо мнет мою грудь, рычит, ему явно нравится то, что он нащупывает. Это жестко и не особенно приятно, но меня буквально смывает волной желания.

Нет.

Похоти.

С ним только так. Только такая возможна эмоция. Только в таком градусе.

Желание – это то, что я испытывала раньше, со своими любовниками. Нежность, искушение, удовольствие…

Эти слова сейчас кажутся смешными. Пустыми. Бессмысленными.

Он отрывается от моих губ, что-то хрипит, матерно, я и слов таких не знаю, глаза в темноте комнаты кажутся провалами, черными, затягивающими, страшными.

Я не сопротивляюсь.

Позволяю сжимать себя, трогать, как ему хочется, оставляя следы, наверняка оставляя!

Мне хочется…

Мне хочется погрузиться в него.

В это черное, страшное марево, окружающее нас сейчас, окружающее его. Мне кажется, что я умру после этого, поглощенная происходящим.

Определенно, так и будет.

Но мне хочется.

- Не стони так, Княгиня, - неожиданно хрипит он, - успокойся.

Успокоиться? Мне успокоиться? Но как это возможно, после того, что он делает?

- Княгиня! Эй! Ульяна!

Голос все громче, я вскрикнула…

И подпрыгнула на диване, ошалело глядя в черные жесткие глаза.

Лихорадочно кутаясь в покрывало, отшатнулась от Розгина подальше.

Он непонимающе нахмурился: