буйстве. Мы вводим себя в экстаз, чтобы дать волю чувствам, которые, как мы считаем, испытывал сам бог... Потом, конечно, ничего не помним. Но холостые мужчины, которые видели трагедов в таком состоянии, после праздника нас чураются. Вот так и проходят год за годом... Даже не знаю, смогу ли когда-нибудь создать семью, завести детей... Тот, кто хоть раз сумел освободиться от оков повседневности, чтобы принять участие в священной вакханалии, не сможет бросить это занятие... От обычной жизни ему становится тошно.

Дрио с Иолой переглянулись. В детстве они слышали историю о том, как титаны похитили маленького Диониса, разорвали на куски и сожрали. Но Зевс сжег титанов молнией, после чего вдохнул жизнь в пепел, из которого появились первые люди.

Отец Дрио, Полиарх, рассказывал, что в каждом человеке есть частичка как титанов, так и Диониса, двух разных начал — разрушительного и созидательного, которые вступают в противоречие, поэтому нечего удивляться, если мужчины и женщины иногда теряют рассудок.

— Вообще-то тебе шестнадцать, пора бы уже, — вмешался в разговор Херил.

— Успеется, — беспечно отмахнулась Поликрита.

Геродот не удержался:

— А правда, что менады разрывают зубами живых зверей? Диониса ведь не зря называют Оместис — пожиратель сырого мяса... Значит, и менады — тоже омофаги.

Саммеотка снова засмеялась:

— Конечно, нет... Ты сам попробуй укусить свежую баранью голень или лопатку. Зубы не сломаешь, но рвать будет трудно. Так откушенный кусок еще и проглотить надо. Сырое мясо, сырая кровь... Тут уж точно вырвет. А у живой лани еще и шкуру прокусить надо. Про медведя я уже не говорю... Это все Эврипид придумал в своих «Вакханках», чтобы нагнать жути. Хотя жертвы мы тоже приносим — овцу или свинью, козла, кроликов... Таких животных, которых в горы легко загнать или затащить на руках... Если архонт раскошелится, можно и телку забить... Сжигаем только то, что нельзя пожарить и съесть. В лесу ночью аппетит волчий.

Она шутливо клацнула зубами.

— Но вино во время вакханалии точно рекой льется, — заметила Дрио.

— Верно, — согласилась Поликрита без тени смущения. — Дорога к буйству уставлена кубками с вином. На этой дороге гремит музыка, звучат восторженные песни, а ноги отбивают бешеный ритм пляски... Вино опьяняет, освобождая темные силы, которые есть в каждом человеке, при этом очищает, омывает душу... В экстазе дозволено все, поэтому трагед может плакать, а может смеяться. Может скорбеть о тленности жизни, об осеннем увядании природы, а может радоваться ее весеннему пробуждению и избытку сил в своем теле...

— Так Дионис вам является? — с замиранием в голосе спросил Геродот.

Поликрита решила подыграть:

— А то! Но его ведь так просто не распознаешь... Он в каком угодно образе может явиться — быка, льва, змеи, кабана... Или медведя. Тут уж лучше сбежать, потому что вдруг медведь не Дионис, а... медведь. Или обернется красивой девушкой... Вот ты сейчас со мной разговариваешь, а ты уверен, что я — это я?

Она насмешливо посмотрела на галикарнасца. Тот потупился, однако про себя подумал: «Эта саммеотка знает себе цену». Дрио с Иолой непринужденно рассмеялись.

— В Галикарнасе карийцы приносят бескровные жертвы Дионису. Все проходит чинно и без буйства... Хотя есть в Карии одно место, про которое говорят, будто там даже человеческие жертвоприношения совершаются — Солимские горы... Туда весной лучше не соваться... — сказала Иола, сморщив носик.

Потом спросила:

— Так в чем смысл дионисийского безумства?

Поликрита ответила не сразу:

— Вокруг столько несчастий: неурожаи, войны, болезни, бури... Человек слаб, поэтому душа замирает от ужаса перед могуществом богов. Содрогаясь, она преображается... Но это происходит через исступление. Мы достигаем блаженного восторга благодаря опьянению. Вакханка перестает быть собой... В каждой из нас бушует пламя Диониса. Вместо того, чтобы ходить, мы скачем. Не говорим, но выражаем себя через пляску... Во время праздника женщины Самоса вырываются из своих мрачных гинекеев, чтобы объединиться ради Диониса... Это единство не только друг с другом, но также с самой природой... Ведь Дионис — это вечно растерзываемый и вечно воскресающий бог. Так же, как природа каждый год то увядает, то возрождается... С окончанием зимы заканчивается власть Диониса, тогда в силу вступает светоносный Аполлон. Именно поэтому Великие Дионисии справляются ранней весной... И лучшего места, чем Керкетеусские горы, не найти.

— Почему? — спросил Геродот.

— Потому что в горах нам никто не мешает... Мы зажигаем костры, жарим мясо, пьем вино... Спим в шалашах на лапнике, набросав сверху овчин.

— Только женщины? — голос Дрио прозвучал вкрадчиво.

Поликрита покраснела.

Однако тут же тряхнула головой и с вызовом сказала:

— К нам в шалаши приходят сатиры... Кто хочет, гуляет с ними до утра. Свобода в эту ночь должна быть во всем, иначе какая же это вакханалия. Мужья остаются дома с детьми... Про незамужних девушек и говорить нечего, они имеют на это полное право... Дионис свободен — и мы свободны.

— И что, все вакханки участвуют в оргиях? — продолжала расспрашивать Дрио.

Казалось, Поликрита начинает терять терпение.

— Я же говорю: кто хочет, — уже с раздражением сказала она.

Но тут же взяла себя в руки. Галикарнасцы не виноваты в том, что плохо разбираются в ритуалах Диониса.

— У нас есть сообщества, — объяснила саммеотка. — Каждое сообщество объединяет девушек и женщин по интересам... Например, в кружок нимфы Меты входят те, кто любит выпить. Вот они в основном с сатирами и водятся. Поклоняются меты Дионису Ойносу — Дарующему вино, Дионису Лисию — Освободителю и Дионису Никтелию — Ночному... В кружок богини Хариты входят самые красивые вакханки. Мы в основном пляшем