…это через пять лет Вичка, которую уже затаскали по районным отделениям милиции, которую только ленивый оперативник не знал в лицо, которая торговала собой чаще, чем принимала душ, и употребляла наркотики с завидной регулярностью, словно лекарство, – это через пять лет она понимала, что сотрудник милиции говорит полную чушь. А тогда… тогда испуганная, дрожащая от боли девочка разрыдалась от одной мысли, что ее фото появится в газетах и на телевидении, что она не сможет больше смотреть в глаза Григорию, что она превратится в изгоя. Она плакала так сильно, что даже сержант испугался и принес ей чашку с водой, которую она выпила в два глотка. И стала успокаиваться – в воде была половина пузырька корвалола.

– Я пойду домой, – икнув, сказала Вика, глядя в сторону окна: ночь, стыки разбитого стекла заклеены липкой лентой. – Меня мама обыскалась, наверное.

– Заявление писать будешь?

– Не буду я ничего писать.

– А телефон как же твой? Телефон-то он украл?

– Сама выронила, – пробормотала Вика и открыла дверь. Между ног саднило, и она споткнулась, выходя из кабинета, – так старалась переставлять их шире. – До свидания.

– Постой, – спохватился парень в гражданском, – а живешь ты где?

– Разница какая?

– Живешь где, спрашиваю!

– Ленина, двенадцать, квартира сорок.

– Сань, машину организуй, – попросил парень сержанта, подбородком показав на Вику. – Чтоб уж без происшествий добралась.

Сержант, злобно цвиркнув в пепельницу, отправился вслед за Викой, которая медленно шла по кафельному полу коридора, в сторону дежурной части. Они приехали к ее дому на милицейском «уазике»; по дороге Вика, покачиваясь, тупо смотрела перед собой. Как объяснить?.. что объяснять?.. Когда она вылезала из машины, сержант крикнул ей вслед, чтобы она больше не ходила по темным улицам.

Естественно, ориентировку на насильника никто не делал…

А ведь так мало девушек находят в себе мужество пройти все круги ада, написав заявление в милицию. Так редко потерпевшие обладают фотографической памятью, подобно Вике, и могут не только опознать своего мучителя, но и досконально описать его, до родинки, до шрама. И не узнать теперь, скольким еще детям искалечил жизни тот «страшный мужик».

Вика в краже телефона не призналась, просто восстановила сим-карту и сунула ее в старый мобильник; мать была так занята собой, что перемен не заметила. Грише она о маньяке не рассказала, как подберешь слова в пятнадцать лет? «Знаешь, случилось кое-что вчера, меня изнасиловали, ты ведь меня не бросишь после этого?» Бросит, бросит и улепетывать будет со всех ног. Вот сексом заниматься с тех пор Вика стала отказываться категорически, но Григорий с присущей ему толстокожестью воспринял это как «набивание цены» и таки сопротивление сломал, не обращая внимания на текущие во время полового акта слезы своей маленькой партнерши. А потом оказалось, что насильник наградил Вику гонореей, а она, в свою очередь, передала ее Грише. После страшного скандала, с пощечинами и нецензурной бранью, любовники расстались: Гриша пообещал никому не говорить о ее болезни, а она, в свою очередь, молчать, что он спал с ней с четырнадцати лет. Последнее, что он сделал для Вики, – сводил к венерологу и купил лекарств. Венеролог, крепкая молодая женщина, сообщила о гонорее в школу.

Надежда Семеновна ни одному слову про маньяка не поверила. Она отхлестала дочь по щекам, напилась корвалола и, собрав все Викины вещи, выкинула их на лестницу. Туда же отправились учебники, тетради и косметичка, содержимое которой рассыпалось по ступенькам. А потом на лестницу вытолкнули и рыдающую Вику. Она собрала, что смогла, попросила у соседей кульки и затолкала туда одежду – под аккомпанемент несущегося из квартиры крика: «Подзаборная шлюха, тварь!». И поехала к бабушке.

Та приезду внучки не обрадовалась, но постаралась виду не показать; выделила ей каморку без окон – в бывшей кладовой – и разрешила жить у нее, пока мать не успокоится. Материн младший брат, дядя Боря, похотливым взглядом рассматривал рано оформившуюся, высокую племянницу. В один из выходных, когда бабушка уехала к своей подруге, он подошел к Вике сзади, облапил и потащил на диван; Вика пыталась сопротивляться, но было бесполезно, руки дяди уже шарили по ее телу.

– Да не бойся, – прошептал он на ухо, – тебе понравится.

Вика рванулась еще сильнее, но его рука осталась между ног, и кружевные трусики затрещали, разрываясь. От этого дядя Боря совсем озверел и накинулся на нее, навалился всем телом, стаскивая белье. «Что я, не знаю, что ты всем даешь, – жарко дышал он ей в ухо. – Сучка… похотливая сучка…» Когда он вошел в Вику, ей было уже все равно – одним больше, другим меньше. Сквозь заливающий глаза пот, она видела перекошенный рот дяди Бори, слышала его хриплое дыхание. Он кончил ей на живот, рыча и содрогаясь, после чего откатился в сторону, придерживая Вику рукой.

– Покуришь? – спросил он, когда смог ровно дышать, и потянулся к своим брюкам. – Говорят, хорошая штука.

– Не буду я ничего курить.

– Да попробуй. Это вещь, знаешь, настоящая вещь.

Он всунул сигарету между зубами, щелкнул зажигалкой, затянулся и выпустил дым – неторопливо, со вкусом, прикрыв глаза. Вика с ненавистью наблюдала за ним. Он порвал последнее ее кружевное белье. Борис почувствовал взгляд, с удивлением посмотрел на девушку.

– Чего ты пялишься?

– Ты трусы мне порвал, мразь.

Борис примерился и залепил ей пощечину – не сильную, но унизительную. Вика зашипела, как кошка, хотела полоснуть его по лицу коготками, но он поймал ее руку.

– Это тебе за «мразь», сучка. Выбирай выражения, когда разговариваешь со мной. А теперь на, – он вдруг зажал ей нос, и, когда Вика открыла губки, сунул между ними сигарету. – Втягивай, сучка, и чувствуй, как придет кайф.

– Не много ли «сучек»? – пробормотала она, но послушно втянула сладковатый дым. Сначала было неприятно, но она затянулась еще раз и почувствовала в животе тепло. Дядя Боря отобрал сигарету, с удовольствием затянулся сам и вернул. В голове Вики стало легко, она вдруг захихикала. Дядя Боря одобрительно смотрел на нее. Вика встала с дивана и покружилась по комнате. Ей стало восхитительно плевать на все; безудержно хотелось смеяться, а ведь она так давно не смеялась! Дядя Боря показался ей милым, добродушным, а его член, набухающий на глазах, смешным. Вика засмеялась, и дядя притянул ее к себе. Второй раз она отдалась уже под воздействием наркотика добровольно, получила удовольствие – взрыв внизу живота и в голове…

С тех пор дядя Боря регулярно