Вальтер от дождя, кажется, стал более разговорчивым. Рассказал мне, что подумывает устроить на участке пасеку.

– И как ты собираешься это сделать?

Для начала, объяснил Вальтер, он завел бы всего парочку ульев. И установил бы их поближе к цветущим растениям, чтобы пчелы могли собирать нектар. Там для них были бы и тень, и солнце, и защита от ветра.

– Но сестра относится к этой идее с опасением. Она склонна поднимать крик, если ей на руку садится пчела. Луна – медсестра, у нее всегда наготове щипчики, чтобы вытащить жало.

– Может, тогда тебе лучше кошку завести?

– Ох, – он покачал головой. – Не говори о кошках. У Луны фобия.

Время от времени он наклонялся и срывал с какого-нибудь растения засохший лист.

– Итак, мы обсудили картофель и капусту, пчел, кошек и помидоры, – сказал он. – Теперь давай тихо-тихо под перестук капель поговорим о пепле в спичечном коробке. Ты хочешь похоронить отца в моем саду?

– Да.

– Приступай.

Я стоял под дождем, не в силах пошевелиться. Не мог заставить себя взять и зарыть прах отца. Голова внезапно закружилась, накатила сонливость. Я запрокинул голову и открыл рот, ловя дождевые капли. Будто бы с неба лились опиаты – морфин, например, – и я надеялся, что они заглушат боль, раздирающую меня изнутри. Вальтер подобрал с травы мой зонт. По-моему, он так пытался дать понять, что очень мне сочувствует.

Когда дождь закончился, Вальтер повел меня в лес собирать грибы. На голову он для чего-то нацепил некое подобие фетровой шляпы. Выглядела она так себе, но, похоже, он был к ней очень привязан. В лесу Вальтер знал все грибные места.

– Под землей у грибов имеется обширная корневая система. И дождь они очень любят. Но, если увидишь над землей круглую шляпку, сначала убедись, что гриб не ядовит.

Оказалось, шляпу Вальтер надел для того, чтобы безбоязненно подлезать под нижние ветки деревьев, заглядывать в самые тенистые места. Кажется, он задался целью рассказать мне о грибах все, что знает. Мы углублялись дальше и дальше в лес, а Вальтер все говорил и иногда, для большего эффекта, коротко прикасался к моей руке.

– Случается, люди приезжают сюда с палатками, а после заболевают или даже умирают из-за того, что съели смертельно опасный гриб. Но, – добавил Вальтер, – в здешних краях живет один интересный человек, хозяин аптеки. Он отлично разбирается в грибах и предлагает всем желающим свои профессиональные услуги по идентификации собранного.

Я хотел было закатать рукава рубахи, но Вальтер велел не делать этого, потому что «клещи здесь весьма кровожадны». Затем он сообщил мне, что маленькие грибы на вкус лучше крупных, так что именно такие мы и будем собирать. Повезло, что мороз не ударил, не то нам бы уже ничего найти не удалось. Мы присели на корточки над грибной семейкой.

– Этот, скорее всего, ядовитый. – Вальтер перевернул один из грибов палочкой. Тяжелые нижние ветки дерева заслоняли нас от окружающего мира. Вальтер подался вперед, чтобы рассмотреть гриб поближе. Мы легонько столкнулись лбами. На наши щеки с ветки брызнули капли недавнего дождя. Вальтер чуть наклонил голову и поцеловал меня в губы. Я не двинулся с места, мы оба так и сидели на корточках над ядовитым грибом, и Вальтер прикусил мою нижнюю губу, сначала нежно, потом сильнее. Второй поцелуй вышел не таким сдержанным. Пальцы Вальтера скользнули по моим надбровным дугам, по скулам… Запах влажной земли и грибной сырости, писк мелких зверушек, вкус Вальтера на губах – какой-то такой жизни я всегда и желал. От прикосновений Вальтера Мюллера тело прошивали электрические разряды. Когда мы отпрянули друг от друга, он добавил по-немецки: «Но такой красивый». И я не понял, о ком он говорит – о грибе или обо мне.

Когда стемнело, мы задернули в доме занавески. Одежда наша еще не высохла. Мы пили шнапс, прикончили целую бутылку, и оба были сильно навеселе.

– Сол, когда я впервые увидел тебя на станции Фридрихштрассе, ты был похож на ангела. Губы пухлые, скулы высокие, глаза синие, тело как у античной статуи. Но потом я понял, что твои крылья изранены. Я забрал у тебя сумку, и ты стал человеком.

Снова пошел дождь. Слышно было, как капли стучат по крыше.

– Я очень старался произвести впечатление человека, которого ты мог бы уважать, – отозвался я.

– А потом мы пришли домой, и ты говорил все, что приходило тебе в голову.

Я не понимал и половины из того, что говорил Вальтер: он перешел на немецкий, а я был слишком пьян, чтобы вникать в иностранный язык. Потом он вдруг без предупреждения переменил тему. И снова взял тот авторитарный тон, что, подобно призраку, таился у него внутри. Спросил, хочу ли я, чтобы он помог мне перевести лекцию, которую я в понедельник буду читать восьми студентам, обучающимся в университете по программе культурного обмена.

– Нет, – ответил я, – там нет ничего сложного.

Он посмотрел на меня многозначительно, и я безмолвно согласился на все, что увидел в его глазах еще тогда, когда наши взгляды встретились в зеркале в квартире его матери. «Да», – сказал я глазами и притянул его к себе (снова). Может, пытался впервые в жизни попробовать себя в роли кота, а не мыши? Мы опустились на пол, и я всем телом ощутил его физическую мощь. Его желание то медленно тлело, то ярко вспыхивало, словно фитиль в старой керосиновой лампе. Тело было крупнее и тяжелее моего, бедра тверже, а кожа бледнее, намного бледнее. По сравнению с Вальтером Мюллером я казался загорелым. Сняв джинсы, он внезапно поднялся на ноги, аккуратно свернул их и положил на стул. Но после не вернулся ко мне, остался стоять в отдалении, и тогда я сам бросился к нему. Бросился, цепенея от ужаса, потому что это доказывало, как сильно я его хотел. Ничуть не меньше, чем он меня. И все же он давал мне шанс сдать назад. Не знаю зачем. Может, подначивал, давая понять нечто вроде – да, ты сам сделал выбор, ты тоже этого хочешь.

Позже, когда мы лежали, растянувшись на полу, и его рука покоилась у меня на груди, я вдруг осознал, что в доме стало заметно холоднее. Я совершенно замерз. Вальтер заметил синяк размером с блюдце у меня на бедре и спросил, откуда он взялся. Я объяснил, что он остался после происшествия на Эбби-роуд. И Вальтер сначала поцеловал синяк, а потом – меня в губы, хотя они при аварии совершенно не пострадали. В ушах у меня бешено колотилось сердце.

– Вальтер, мне нужно спросить тебя кое о чем.

– Приступай.

Дождь полил сильнее. И от звука стучащих о крышу капель стало некуда деться.

– Если бы мы с тобой подружились раньше, скажем, в 1941-м, мне пришлось бы просить тебя меня спрятать.

– Да.

– И ты бы помог мне?

– Конечно. Вне всяких сомнений.

– А что если бы мы вместе учились в школе и однажды ты бы обнаружил, что мне теперь запрещено плавать вместе с тобой в школьном бассейне? Ты все равно остался бы моим другом?