Шрифт:
Закладка:
Послал мне горе с вышины.
Где мира лучшие сыны?
Не за тебя ль идет война?
Туда ушел и милый мой,
Красавец с доблестной душой.
О нем вздыхаю я с тоской,
И дни безрадостно-пусты, —
Проклятье проповеди той,
Что вел Людовик, сам не свой!
Во всем, во всем его вина!
И вдоль по берегу тотчас
Я поспешил на грустный глас
И молвил: – Слезы скорбных глаз —
Враги цветущей красоты.
Поверьте, Бог утешит вас!
Он шлет весну в урочный час, —
И к вам придет души весна!
– Сеньор, – она тогда в ответ, —
Господь прольет, сомненья нет,
На грешных милосердный свет
Небесной, вечной чистоты, —
Но сердцу дорог здешний свет,
А он любовью не согрет,
И с другом я разлучена.
Маркабюн. Средневековая книжная миниатюра
А вот другой известный трубадур, Джауфре де Рюдель, сеньер Блайи – отправился вместе с Элеонорой в дальние края, где и нашел свой гроб. Он был вовсе не чужим ей человеком – исходя из его стихов («Ибо я крестным был заклят… Будь крестный мой врагом заклят!»), полагают, что он был крестником самого герцога-трубадура Вильгельма IX[28]. Исследуя его стихи, видим, что они во многом автобиографичны – он пишет о том, что мог бы стать пилигримом, дабы увидеться с любимой Дамой (очевидно, проживавшей на Святой земле), о сарацинах и т. д. («Взор заманчивый и томный сарацинки помню я, взор еврейки черноокой»). Вот его предпоходная песнь-«канцона»:
Длиннее дни, алей рассвет,
Нежнее пенье птицы дальней,
Май наступил – спешу я вслед
За сладостной любовью дальней.
Желаньем я раздавлен, смят,
И мне милее зимний хлад,
Чем пенье птиц и маки в поле.
Я верой в Господа согрет —
И встречусь я с любовью дальней.
Но после блага жду я бед,
Ведь благо – это призрак дальний.
Стать пилигримом буду рад,
Чтоб на меня был брошен взгляд,
Прекраснейший в земной юдоли.
Услышать на мольбу в ответ
Жду, что готов приют мне дальний;
Я мог бы, если б не запрет,
Быть рядом с ней и в дали дальней;
Польются наши речи в лад
И близь и даль соединят,
Даря усладу после боли.
Печаль и радость тех бесед
Храню в разлуке с дамой дальней,
Хотя и нет таких примет,
Что я отправлюсь в край тот дальний:
Меж нами тысячи лежат
Шагов, дорог, земель, преград…
Да будет все по Божьей воле!
Даю безбрачия обед,
Коль не увижусь с дамой дальней.
Ее милей и краше нет
Ни в ближней нам земле, ни в дальней.
Достоинств куртуазных клад
Сокрыт в ней – в честь ее я рад
У сарацинов жить в неволе.
С Творцом, создавшим тьму и свет,
Любви не позабывшим дальней,
Я в сердце заключил завет.
Чтоб дал свиданье с дамой дальней,
Чтоб стали комнаты и сад
Роскошней каменных палат
Того, кто ныне на престоле.
Мой только тот правдив портрет,
Где я стремлюсь к любови дальней.
Сравню ль восторги всех побед
С усладою любови дальней?
Но стать горчайшей из утрат —
Ибо я крестным был заклят —
Ей предстоит. О, злая доля!
О, сладость горькая утрат!
Будь крестный мой врагом заклят!
Страсть без ответа – что за доля!
К сожалению, мы знаем слишком мало о каких-либо подробностях этой трагической истории, поэтому можно либо довериться анонимному автору «Жизнеописаний трубадуров», либо, напротив, заподозрить его в фабрикации или передаче легенды, сформированной как раз на основе песней трубадура: «Джауфре Рюдель, сеньор Блайи, был муж весьма знатный. Заочно полюбил он графиню Триполитанскую, но одним лишь добрым слухам о ее куртуазности, шедших от пилигримов, возвращавшихся домой из Антиохии. И сложил он о ней множество песен, и напевы их были очень хорошие, но слова простые. И так хотел он узреть ее, что отправился в Крестовый поход и пустился плыть по морю. На корабле одолела его тяжкая болезнь, так что бывшие с ним считали его уже умершим и, доставивши в Триполи, как мертвого, положили в странноприимном доме. Графине же дали знать об этом, и она пришла к нему, к самому его ложу, и заключила в свои объятия. Сразу узнал он, что то сама графиня, и вернулись к нему слух и чувства. И воздал он славу Господу за то, что сохранилась ему жизнь, пока он ее не узрел. И так он и умер у нее на руках. И повелела она похоронить его с великими почестями при храме тамплиеров, сама же по великой горести о нем в тот же день постриглась в монахини».
Трубадур Джофре Рудель. Фрагмент средневекового манускрипта
Кстати говоря, в России Серебряного века, благодаря пьесе Эдмона Ростана (1896 г.), переведенной у нас как «Принцесса Грёза», этот сюжет стал весьма популярен, о чем свидетельствует знаменитая картина М. Врубеля, а также опера, вальсы, духи и шоколад.
Итак, перед крестоносцами встала довольно непростая задача – каким путем идти к цели, и дело тут было вовсе не только в самом маршруте. С самого начала стало получаться, как в известной басне: «Когда в товарищах согласья нет…» Сам политический расклад настойчиво мешал объединению и консолидации антиисламских сил. Историк Крестовых походов Б. Куглер, как и С. Рансимен, чье мнение по этому поводу приведено ранее, вполне справедливо полагает, что, выступи французы одни, им бы вполне мог сопутствовать успех, несмотря на меньшее количество воинов. «Лоскутная» Германия выставила не менее лоскутное войско, разъединенное внутренней враждой и до крайности недисциплинированное. Выгоды от приятельско-родственных отношений короля Конрада с василевсом Мануилом нивелировались враждой, испытываемой французами к византийцам по поводу недавнего разгрома, которому они подвергли их земляка Раймунда Антиохийского, дядю Элеоноры. Зато у них были приятельские отношения с итальянскими и сицилийскими норманнами – хоть по происхождению и викингами, но к тому времени давно носителями все же французской культуры
