капилляры. Такое редко, но случалось: не слишком умные при жизни, спустя несколько столетий некоторые вампиры сходили с ума. От праздности, или от лени, или от чего-то еще, никто так и не выяснил, потому что никто этот вопрос и не изучал.

Арману удалось скинуть с себя брыкающуюся тушу, перехватить руки с обломанными ногтями на пальцах и прижать их к полу, чтобы защелкнуть на запястьях наручники.

— У меня отличный адвокат! — хохотнул Питклиф, лежа лицом в пол. — Тебя самого расчленят быстрее, чем мое дело дойдет до суда!

— Не будет никакого дела.

Арман прижал его сильнее, упершись ногой в плечо, обхватил голову по обе стороны, под ушами, сжал зубы и дернул вверх. Брезгливо отбросив ее, нащупал в кармане платок, вытер правую ладонь и напечатал сообщение шефу.

— Козел, — пнул тело в мясистый живот и наклонился, поднимая пистолет.

Одежда была испорчена, как и настроение. Придется теперь попасть к себе домой, чтобы переодеться. Именно вот такую грязь, визги и суету он и не любил больше всего в своем деле. Короткая, но энергозатратная схватка напомнила упадком сил о том, что пора поесть, а Арман напомнил себе, что собирался заехать в Чайна-таун после того, как они с Моро посетят Муртаса.

В Луна-парке, в котором работал Муртас, занятие для рабочих находилось каждодневно: сходили с рельсов тележки в «Морских приключениях», барахлило освещение в комнате зеркал, кто-то застревал на каруселях. Когда Вивьен приехал туда вместе с Арманом, Муртас был занят смазыванием движущих механизмов в одном из аттракционов для малышей.

— Придется подождать, — сказал Вивьен, и Арман кивнул.

С рабочего задания тот вернулся мрачнее, чем обычно. На Вивьена почти не смотрел, отвечал односложно, и Вивьен подозревал, что господин полицейский не в духе. Самое удивительное было то, что чем злее и немногословнее становился Арман, тем привлекательнее становился в его глазах. Поэтому Вивьен намеренно ближе становился, подолгу не отводил взгляд и внутренне торжествовал от своей навязчивости, потому что это давало результат.

— Прокатимся? — спросил Вивьен, дернув его за рукав.

— На детских лошадках? — отозвался Арман с досадой. — В другой раз, пожалуй. Я сегодня не в форме.

— Как знаешь.

Вивьен протянул парню на входе пару долларов и взобрался на лошадь с розовой резной гривой. Конечно, в седле, рассчитанном на зад поменьше, было не слишком удобно, он поерзал, но привык через минуту, когда колесо сделало полный оборот и он проехал мимо Армана. Тот смотрел на него с непроницаемым выражением лица, только уголок рта дернулся, стоило Вивьену помахать ему.

— Слезай, Муртас должен уже выйти, — произнес Арман через пару оборотов колеса.

— Не могу. Я заплатил за десять минут, придется потерпеть.

К Муртасу они попали, когда тот запирал дверь пультовой, держа под мышкой ящик с инструментами. Даже со спины нетрудно было узнать его принадлежность к роду бродячих фейри, которых называли гроганы. Он был так же коренаст, космат, по глаза зарос бородой и одет в разноцветное тряпье.

— Ничего не знаю, — пробубнил Муртас, едва заметив подошедших. — С утра до ночи тут, никуда не хожу, ни с кем не общаюсь, кошка у меня и собака, и все.

— Я вас еще ни о чем не спрашивал, — проговорил Арман, и Муртас забубнил снова:

— Ничего не знаю, ни с кем не общаюсь, никого не видел!

Перехватил инструменты поудобнее и собирался уйти, но Вивьен остановил его вопросом:

— С Глором ты тоже не разговаривал?

Муртас прижал ящик к животу.

— О чем вы, мистер? Не знаю никакого Глора. И вас я впервые вижу, не знаю, чего вам надо от меня! У меня много работы, некогда мне с вами, до свидания.

Муртас закосолапил по дорожке прочь, и Арман сказал:

— Этого тоже предупредили, что с нами общаться не следует.

— Только кто? — усмехнулся Вивьен, задумчиво поглаживая нижнюю губу пальцем. — Этот нам точно ничего не расскажет, гроганы упрямые, как ослы, и под пытками не расколются. Остался Финн, но он трус, с ним будет проще. Если и он не в курсе происходящего, я не знаю, куда идти дальше.

Арман молчал, и Вивьен оглянулся, натыкаясь на его осмысленный, но ледяной взгляд. Серость глаз помутилась до чернильной темноты.

— Так ты не заехал в Чайна-тайун, — произнес Вивьен и зачем-то — наверное, чтобы прощупать границы его выдержки, — прикусил палец.

Быстрее Армана среагировала бы только акула, перед носом которой плюхнулся кусок говяжьей вырезки. Вивьен и вдохнуть не успел, как с губ слизнули крошечную каплю и в рот протолкнулся язык. Его так же быстро и отпустили, и он наконец сделал один судорожный глубокий вдох.

— Доставлю тебя в пентхаус и двинусь дальше, — произнес Арман, возвращаясь к своему прежнему выражению лица. — К Финну я загляну сам, ты распугиваешь всех свидетелей.

Бес

Свою работу он любил — всегда на свежем воздухе и с людьми. Правда, люди были не первой свежести, но кому, собственно говоря, какое дело?

Бес всегда приходил вечером, перед похоронами, смотрел на предназначенный для могильной ямы участок, курил, слушал карканье ворон в глубине леса. Затем окурок летел в траву, отброшенный щелчком пальцев, отросшие до плеч волосы запихивались под бейсболку, куртка скидывалась на соседнее надгробие и в землю втыкалась лопата. В первую же неделю Бес понял, что, когда роешь, на нее лучше не наступать — получается медленнее. Хотя спешить ему было некуда, дома, в каморке-сторожке за оградой кладбища, ждал только чайник и старый телевизор. Буба, верный друг и спутник всех его походов, крутился рядом, фыркал на ежей и лягушек, но чаще просто лежал, уложив голову на лапы и щуря алые, светящиеся в темноте глаза. Для каждого, кто видел их со стороны за работой, они были обычными — могильщик и собака, неотделимые элементы этого места. Кто-то приглядывался и замечал, что парень довольно молод, совсем мальчишка, но описать потом никто не мог, как ни пытался — образ исчезал из памяти, стоило выйти за ограду. Потому что Бес не любил, когда его запоминают без его ведома и уж тем более никому