у людей начинается оседлая совместная жизнь, производство того, что им требуется для удовлетворения поначалу природных потребностей, они обнаруживают, что можно что-то сохранить, можно гарантировать себе, что завтра, не прилагая трудов (потому что труды были приложены сегодня, и продукт остался на завтра), можно иметь тот же самый продукт. Мало того, оказалось, что его можно обменивать на продукты других людей, потребности начали дифференцироваться. Это были уже не потребности момента, удовлетворяющиеся по мере их возникновения. Между ними стало возможно выбирать, начинается неостановимый процесс дифференциации. Мало того, вместе с этим процессом идет и социальная дифференциация. Общества еще нет, а дифференциация уже есть. Потому что в этой ситуации стабильного сосуществования пока еще примитивных и диких, но живущих хотя бы отчасти совместными хозяйствами людей обнаруживается важность того, что кто-то сильнее другого. То, что раньше было простой связкой потребность-удовлетворение, сейчас приобретает гораздо более сложный характер. Человек прилагает усилия, эти усилия приносят ему некоторые плоды, на основании этого (что было показано Локком) он начинает претендовать на то, что это – его собственность, появляется претензия на собственность. И вдруг в какой-то момент люди обнаруживают, что между ними образовалось чудовищное, ужасающее неравенство. Это неравенство приводит к тому, что бедные, слабые и незащищенные испытывают страх перед сильными, испытывают зависть и злобу к их богатству и не знают, что могут им противопоставить. Богатые, со своей стороны, трепещут за свое богатство, осознавая существующую к ним ненависть. И тогда появляется реальная необходимость в обществе. И оно появляется действительно благодаря общественному договору. Но появившись благодаря нему, общество приобретает некоторые характеристические черты, рассматривать которые мы будем отдельно. Сейчас только скажу, что основной аргумент, касающийся естественного состояния, я излагал по трактату «О причинах происхождения неравенства», а дальше мы будем говорить о трактате «Об Общественном договоре».

Лекция 3

Жан-Жак Руссо. Общественный организм

Подводя небольшой итог того, что было содержанием второй лекции, еще раз обращаю ваше внимание, что главное, что мы здесь устанавливаем, – это в некотором роде принудительная логика всяких рассуждений, которые, внятно или скрыто и недостаточно артикулированно, носят сопоставительный характер, то есть в них предполагается, что мы даем характеристику чему-либо не просто через его качество, но через сравнение с тем, из чего оно (нас интересующее нечто) появилось, из чего возникло. Как только мы стали на эту дорогу, как только сказали, что мы не просто нечто характеризуем, но характеризуем его как второй, последний член некоторой дихотомии, то мы (я не буду говорить, что мы попали в ловушку, потому что для некоторых это не ловушка, а ресурс теоретизирования, но я скажу по-другому) оказались вынуждены делать некоторые теоретические шаги.

И дополнительное примечание о том, ради чего это рассказывается не только про Руссо, но и про других больших социологов. Большой социолог, философ, теоретик отличается от маленького тем, что маленький – абсолютно свободный человек. Он что хочет, то и лепит. Как правило, у него нет никаких проблем. Если ему хочется, чтобы нечто было в его рассуждениях, он это туда и кладет. Большинство работ, которые нам приходится читать, именно такие – в них все вкусное, но есть это одновременно нельзя и класть одновременно нельзя, и тем более нельзя это приготовить. Великие мыслители в этом смысле, как ни странно, куда менее свободны. Потому что они чувствуют принуждение, оказываемое теоретической логикой. Эта железная неумолимая поступь теории, когда, может быть, все твои убеждения, привычки, все приятное, что тебе обещала когда-то жизнь и что тебе хотелось бы сохранить не как простому человеку, но как теоретику, все это куда-то отступает на задний план, и вместо этого у тебя громыхает какая-то машина, которую ты, когда начинал ее собирать, придумал как то, что будет чем-то хорошим и приятным. Но получился, как в том анекдоте про советское производство, все тот же автомат Калашникова. Великие мыслители собирают разные конструкции, а наша проблема и задача в том, чтобы увидеть: то, что они собирают, например как автомат, не является результатом произвола, – они могли не планировать собрать этот автомат, их привела к нему логика теоретического высказывания.

Кончаем лирическое отступление и смотрим на устройство аргумента в знаменитом трактате Руссо «Об Общественном договоре». Что в первую очередь мы констатируем? Что противопоставление естественного и искусственного, природы и общества в этом сочинении Руссо приобретает несколько иной характер по сравнению с тем, который оно имело в более ранних трактатах о «возрождении наук и искусств» и «О происхождении и основаниях неравенства между людьми». В чем тут дело? В том, что он с невероятной жестокой радикальностью гения говорит: с того момента, как произошло это объединение людей в обществе, как появился общественный договор, как появился общественный организм, – происходит перелом. Этот перелом мы однажды уже видели у Гоббса. Гоббс говорит: до общества, до общественного договора, до указов суверена нет различия между справедливым и несправедливым, между правовым и неправовым. До того, как появляется государство, все естественные законы (которые могут быть дедуцированы при помощи разума) не обладают важнейшим качеством настоящих законов, а именно: не обладают принуждающей силой, потому что они не могут быть подкреплены государственным авторитетом.

Как рассуждает Руссо? Он говорит: да, вот эта сила, превосходящая возможности, способности каждого отдельного человека до такой степени, что то, что она ему диктует, принимается им безоговорочно, то, что она ему диктует безусловно, появилась за счет того, что люди соединились между собой, в связи с тем, что есть общественный договор, появляются государство и суверен. И тут Гоббс, говорит Руссо, был безусловно прав. Прав он был также в том, что человек, вступая в общественный договор, и отказывается от своей естественной свободы. А в чем Гоббс ошибся (не говоря о том, что он ошибся по поводу войны всех против всех, и обстоятельства заключения договора были иные)? В трактате «Об Общественном договоре» Руссо говорит, что в результате договора появился суверен, однако этим сувереном не может быть репрезентативное лицо. Суверен – это не человек.

Эта сила, превосходящая каждого отдельного человека, появляется лишь за счет соединения всех людей. Но тогда на каком основании эта сила, это право, это качество суверенности может быть приписано хотя бы кому-нибудь? Она образуется только из совместности: люди совместно образуют общественный организм. У этого организма есть важнейшее качество, которое Руссо называет «общей волей». И это очень