– Я… – Язык заплетается. – Я сама его сделала, – тихо отвечаю я.

Проходит мгновение – девочка вскидывает брови. Потом – это ни с чем не спутать – по ее лицу становится видно, что она явно впечатлена.

– Ты сама делаешь одежду. – Это не вопрос, похоже, она просто размышляет вслух. – Как интересно. – Еще одна пауза, потом она поднимает взгляд. – Получается красиво.

Несмотря на утреннюю жару, я чувствую, как вспыхивают щеки.

– Спасибо.

Теперь подходят и две другие девочки – на их лицах читается та же заинтересованность. Они обе задают мне тот же вопрос, а потом представляются – Некеса и Чакойя. Первая говорит, что ее зовут Узома.

– У нас есть доска для оварэ, – говорит она. – Хочешь поиграть с нами?

И тут происходит нечто странное – впервые за всю свою жизнь я чувствую притяжение к чему-то, кому-то, кроме матери. Больше всего на свете я хочу быть как она, но…

Я хочу быть вместе с другими.

Я боюсь смотреть на маму, но все-таки поднимаю взгляд – и вижу, что она улыбается. Она с легкостью снимает кувшин с моей головы и, хотя я никогда в этом не признаюсь, мне нравится легкость, которую я ощущаю, когда его нет. Я растираю шею, и мама кивает:

– Иди, Бинти. Я буду тут.

Она не знает, что для меня значат ее слова – насколько они важны, какую власть надо мной имеет ее одобрение. С моих плеч падает еще один груз – и я свободна. Не говоря больше ни слова, я бегу вместе с Узомой и другими девочками через площадь. Мы сбиваемся в кучу, и Некеса показывает мне доску для оварэ. Это маленькая плоская деревянная пластина с двенадцатью маленькими ямками, которые расположены парами – по шесть вдоль каждой из длинных сторон. По бокам, у коротких сторон, ямки покрупнее – в них сложены большие ярко окрашенные камушки. Слева камушки нефритово-зеленые, справа – сапфирово-синие.

– Умеешь играть? – спрашивает Некеса. Она выше Узомы, у нее тонкие заостренные черты лица, а волосы заплетены в тщательно уложенные вдоль головы «кукурузные» косички с белыми бусинами на концах.

Лицо снова заливает жар. Оварэ – достаточно популярная игра в Лкоссе, в нее играют маленькие дети и старики, но мне не довелось выучить правила. Я смущенно качаю головой.

– Все очень просто, – объясняет она. – Эти маленькие ямки на доске называются домами, в каждый кладут четыре камня. – Она берет горстку зеленых камней и начинает их кучками складывать в каждый дом. – Ямы покрупнее на концах доски называются счетными. Тебе нужно сложить все свои камни в мою счетную яму, прежде чем я сложу свои в твою. Простая игра на стратегию.

На самом деле звучит не так уж просто, но все девочки выжидательно смотрят на меня. По их взглядам я понимаю, что это еще одна проверка, слышу немые вопросы. Я такая же, как они, или другая? Я еще интересная или уже стала скучной? Я сглатываю и, когда Некеса заканчивает раскладывать камни, киваю.

– Я готова.

Она делает первый ход.

Я наблюдаю за тем, как она берет четыре зеленых камушка и замирает, рассматривая доску. Затем быстро бросает их, раз-два-три-четыре, в новые дома – так, что первый остается пустым. Кивает мне.

– Твой ход.

Я делаю глубокий вдох и беру горстку сапфировых камушков. Конечно, я знаю, что на самом деле они не из сапфира – скорее всего, обычные камни, которые раскрасил какой-то местный ремесленник, – но мне почему-то кажется, что в моих руках они драгоценны и я обязана класть их аккуратно. Как и Некеса, я некоторое время рассматриваю доску, стараясь понять, куда лучше всего класть камушки, чтобы четвертый не оказался на ее стороне. Затем я делаю ход, позволяя маленьким камушкам выскользнуть между пальцами в их новые ямки. Некеса сжимает губы.

– Это был… хороший ход.

Мы продолжаем, по очереди беря камни и распределяя их по новым домам. Другие девочки ничего не говорят, пока мы ведем нашу молчаливую войну, словно полководцы. Постепенно я нахожу ритм. Некеса была права, когда сказала, что оварэ – стратегическая игра, но одновременно это и игра на выживание, а такие игры мне знакомы слишком хорошо. Мы с мамой играем в них каждый день: когда нам не хватает денег на оплату жилья, когда у нас мало еды, когда становится холодно. Я играю в эту игру всю свою жизнь.

– Ты выиграла. – Я слышу в голосе Некесы недоверие. Она отклоняется и рассматривает доску, словно ожидая, что я обхитрила ее.

Мир вокруг медленно обретает четкость, и я вижу, что Узома и Чакойя по-прежнему сидят рядом. Они обе широко улыбаются мне, хлопают, и теперь я вижу в их глазах одобрение, смешанное с завистью. Сердце снова сбивается с ритма, но на этот раз не от страха. Нет, это новое чувство, и только через несколько секунд мне удается найти для него название – радость. Это не совсем похоже на то, что я чувствую, когда мама удивляет меня фруктовым пирогом с рынка. Нет, это нечто другое. Впервые в жизни я наслаждаюсь тем, что мне завидуют. Я осознаю, каково это – когда тебя замечают, когда ты интересна другим дольше чем на несколько секунд.

Мне это нравится.

Но радость мимолетна, это я уже хорошо усвоила. Все равно что набрать воду в сложенные чашечкой ладони – она просачивается сквозь щели, как бы крепко ты ни сжимала пальцы, надеясь сохранить ее.

Я отчетливо ощущаю момент, когда радость ускользает.

– Стой!

Плечи напрягаются, когда я слышу голос, перекрывающий обычный для рынка шум, – громкий и жесткий, как удар кнута. Повернувшись, я вижу, что голос принадлежит мужчине в небесно-синем кафтане с золотым поясом на талии. Кожаные сандалии блестящие и новые, а темные курчавые волосы идеально подстрижены с боков. Даже не видя золотого кинжала-ханджари у него на поясе, я знаю, кто это – что это за человек. Это один из Сынов Шести, священный воин, защитник правопорядка. Хотя солнце по-прежнему печет, по телу пробегает холодок. Я не доверяю Сынам Шести. Они считают себя воплощением чести и справедливости, но у меня о них другое мнение. Я крепко стискиваю зубы, когда на площадь следом за первым выходят еще несколько воинов, чувствую, как напрягается все тело. Но воины смотрят не на меня.

Они смотрят на маму.

– Стой! – Первый воин, видимо, лидер, повторяет команду, хотя мама и так не двигалась с места. Все вокруг застыли, никто не произносит ни слова. В этой жуткой тишине я ощущаю предчувствие беды и смотрю маме в глаза.