Робин прогуливала занятия в университете и взяла годовой отпуск, чтобы путешествовать. Мы пытались найти утешение друг в друге, но разбежались: мы были молоды и не имели дома, куда можно было бы вернуться.

Но на аренах для родео Келли чувствовал себя как в старые добрые времена в лесу, где мы разбивали лагеря и гоняли по тропинкам.

Черноволосая девушка терпеливо стояла рядом, и Келли спросил ее имя. Не успела она ответить, как в покачнувшийся трейлер ворвался дядя Уэйн и прокричал:

– Ты вытащил самого треклятого быка на этом родео!

На его наградной пряжке, огромной, как обеденная тарелка, красовался длиннорогий лонгхорн.

– Да, этот ублюдок был покруче крысы в сортире, – заявил Келли, сплевывая табак. – Задал мне жару.

– Разве с тем быком могло быть иначе, Сьюзан? – громыхнул дядя Уэйн.

Он всегда неправильно произносил мое имя. Я кивнула соглашаясь. Уэйн перевел взгляд на девушку и сказал:

– Привет, Шен! Ты все лучше обращаешься с лассо. Не могу дождаться, когда ты выйдешь на арену. Как отец? Все еще работает в «Пятидесяти милях»?

Так назывался магазин с бензоколонками, стоявший на одном из перекрестков старой дороги, проложенной при золотой лихорадке.

– Он в порядке, – ответила девушка, явно удивленная тем, что он слышал о ее семье. Дядя Уэйн считал своим долгом знать все обо всех.

– У меня была подруга в Лак-ла-Хаш, недалеко от «Пятидесяти миль», – заметила я, не зная, что еще сказать.

Одна из вошедших девушек предложила Келли аспирин. Шен двинулась к выходу. Насколько я знаю, брат больше никогда ее не видел, но я всегда буду благодарна ей за то, что она дала ему в тот день: открытое уважение, одобрение, нежность. Мне тоже внезапно захотелось уйти. Келли понимал, когда таким людям, как я, пора исчезать – точно так же, как я понимала, когда он чувствовал себя погребенным стремительными переменами, словно родился веком позже, чем следовало. Я подумала, что нужно показать Келли гриб, но не хотела смущать его перед дядей Уэйном, так что на прощание просто ткнула его в неповрежденный бицепс.

– Спасибо, – сказал он, – что проехала весь путь по этой гиблой жаре только для того, чтобы увидеть меня.

– В любое время, – рассмеялась я. – Где пройдет твое следующее родео? Может быть, смогу приехать.

– Омак, Веначи и Пульман, – ответил он. – Все в один уикенд.

– Ничего себе, – отозвалась я. – Не в моей лиге. Удачи! Заскочу к тебе в следующий раз, когда будешь поблизости.

У нас закончились слова, хотя сказать можно было еще много.

Келли приподнял шляпу в знак приветствия и засунул под губу порцию табака.

Я мчалась на велосипеде через лес пихт Дугласа, чтобы вернуться к своему «Фольксвагену-жуку», который неплохо поддавался управлению, если рычаг переключения передач был зафиксирован в нужном положении с помощью вешалки. Мне нужно было оказаться в офисе «Вудлендс» рано утром. Я жалела, что постеснялась спросить у Келли, что он думает о моей загадке с саженцами. Он бы долго и старательно размышлял, а потом предложил решение, которое мне никогда не пришло бы в голову. Как в тот раз, когда во время езды на лошадях он сплел тополиные прутья, чтобы скрепить порванные поводья. Я умела найти хорошие земляничные поляны в сосновых низинах возле нашего дома; он мог принимать роды у коров и прижигать раны на пастбище. Он решал задачи, постигая суть вещей и предлагая нечто блестящее. Смеясь, объяснял это в нескольких словах, а потом замолкал.

На полпути к машине я поняла, что проголодалась, и остановилась под пихтой Дугласа, чтобы перекусить бутербродом с сыром. Рядом верещала белка, которая держала шоколадно-коричневый трюфель, покрытый черной кожурой, и грызла его со скоростью полета колибри. Она выкопала его под пихтой; несколько норок были обложены кучками свежей земли.

– Не буду делиться, – сказала я. – У тебя есть трюфель.

Торопливо доев, я достала из сумки нож и отогнала белку, чтобы покопаться в одной из ее норок. Зверек перебрался к другой кучке и громко трещал, продолжая жевать трюфель. Споры гриба разлетались.

Я копнула пласты твердой глины; все слои были опутаны черной паутиной грибных нитей. Поднесла к глазам один ком и увидела, как крошечные нити уходят прямо в поры почвы. Разрезая ножом слой за слоем, я поняла, что каждый пласт покрыт грибной сетью. Попала в мягкое место, словно ткнула в вареную картофелину, и стала резать глину, пока на меня не уставился темный круглый трюфель с растрескавшейся черной кожурой. Я разгребала почву вокруг клубня, словно археолог в поисках осколков кости, пока не смогла обхватить его пальцами.

Когда ямка увеличилась до размера ступни, я обнаружила нить, отходящую от трюфеля. Она походила на толстую черную пуповину, жилистую и жесткую, и состояла из множества грибных нитей, скрученных и собранных вместе, как ленты вокруг майского дерева[24]. Эти нити выходили из черных паутин, покрывавших пласты глины, а затем соединялись в один жгутик. Он уходил в глину, и я начала кромсать землю дальше, чтобы посмотреть, куда он идет. Через пятнадцать минут я добралась до беловато-фиолетового скопления кончиков корней пихты Дугласа. Я потрогала кончики ножом – по мягкости и текстуре они напоминали гриб.

Я смотрела на место раскопок; в голове роились мысли. Жгутик связывал оплетенные грибом кончики корней пихты с трюфелем. Кроме того, грибные нити веером расходились от этих кончиков по порам почвы.

Трюфель, жгутик, паутины гиф и корневые кончики связывались в единое целое.

Гриб рос на корнях здорового дерева. Мало того, он отрастил подземное плодовое тело – трюфель. Отношения между деревом и грибом оказались настолько стабильными, что гриб дал плод.

Выдохнув, я устроилась поудобнее. Поскольку гриб покрывает кончики корней, то вся вода, к которой могли получать доступ корни, и все, что в ней растворено, например питательные вещества, должно проходить через этот гриб; казалось, что у него есть все инструменты, чтобы действовать как связующее звено между корнями и водой в почве.

Гриб образовал целый подземный аппарат: трюфели, жгутики и нити, из которых, в свою очередь, вырастали паутины ультратонких гиф, проникавших в поры почвы.

Вода в этих порах удерживалась настолько крепко, что потребовался бы миллион микроскопических нитей для всасывания и получения одной капли. Возможно, эти паутины впитывают воду из пор почвы, затем передают ее нитям, образующим жгутик, а далее она попадает к корню пихты.

Но почему гриб отдает свою воду корням дерева? Возможно, дерево настолько иссохло и из-за транспирации через открытые устьица