до конца Марко стряхнул как соринку. Потому что я больше не хочу встречаться с ним взглядом, и у меня нет достойных ответов на его вопросы, которые и не вопросы вовсе. Потому что Йорг, кажется, освоился, а у меня пропало всякое желание оставаться.

Мне кажется, проще объяснить все это кориандру-приправе, чем Кориандру-человеку.

Я молча смотрю на него и ничего больше не хочу. Не хочу быть ни трусливым, ни смелым, ни решительным, ни голодным, а еще не хочу носить рубашку, к которой липнут соринки.

Кориандр протягивает мне нож для масла.

– Поможешь намазывать? – мягко спрашивает он, показывая на поднос с булочками. – Подумай еще раз обо всем хорошенько, а потом подойдешь к одному из нас, ладно?

Я через силу киваю.

Йорг режет помидоры, Йорг разговаривает с Бенишей, Йорг красиво раскладывает на подносе булочки.

Масло твердое.

У двери кухни расхаживает туда-сюда Марко.

Я начинаю намазывать булочки – как можно медленнее.

Из кухни я выхожу вместе с другими. Мы накрываем на стол, нам благодарно хлопают. Марко тоже хлопает. Наверное, с сарказмом.

За завтраком он не обращает на меня внимания. Может, его угроза мне почудилась? Но я все равно иду к Питричу. Думаю, он с наибольшей вероятностью меня отпустит, потому что рад будет от меня избавиться.

Питрич с Беллой завтракают на опушке на пледе для пикника. Всем: Питричу, Белле, дурацкому пледу и дыне на пледе – сразу ясно, что я мешаю.

– Что такое? – спрашивает Питрич. Или плед. Какая разница.

– А почему у нас нет дыни? – спрашиваю я.

– Это частная дыня, – отвечает Питрич. – Хочешь кусочек?

– Я домой хочу, – говорю я и, сам не зная почему, вдруг опускаюсь на колени на плед и беру дынный полумесяц.

Питрич по обыкновению наклоняется ко мне:

– Что случилось? Мы можем чем-нибудь помочь? – У него кислый запах изо рта, а в козлиной бородке застряла хлебная крошка. У волка из пасти и то лучше пахло.

Почему-то мне кажется, что эти вопросы он задает ради Беллы, а не потому, что его интересует мой ответ.

– Меня мучают кошмары, – говорю я. – Глаз сомкнуть не могу. – Я делаю вид, будто вот-вот заплачу, но с дыней во рту это, наверное, выглядит комично.

– Не хочешь сходить сегодня к водопаду? – спрашивает Белла.

– Водопады – это же просто падающая вода, – говорю я.

– Завтра будем печь хлеб, – обещает Питрич.

– Я хочу стать банкиром, а не пекарем, – возражаю я.

– А еще мы собираемся ночевать под открытым небом, – добавляет Белла.

– Мне даже в хижине снятся кошмары! – напоминаю я.

– Большие мальчики кошмаров не боятся, – произносит дурацкую фразу Питрич. Я представляю, как Питрича съедает волк, как у волка потом несет из пасти кислятиной, а в шерсти застревает крошка от вожатого.

– Все чего-то боятся. Все! – кричу я. – Независимо от возраста. Неважно чего – главное, что боятся!

Не знаю, откуда я это взял, но звучит неплохо.

Но и ответ Беллы не хуже:

– Тогда, если ты останешься, тебе нечего терять, кроме страха.

С ума сойти! В самую точку! И хотя это наверняка очередная цитата с упаковки хлопьев, я просто сражен. Потому что это применимо и к главному кошмару – Марко.

– Никто не уедет раньше остальных, – вмешивается Питрич, жуя соленый огурец. Белла с укором на него косится. Опомнившись, он добавляет: – Но если дело и правда серьезно, мы разрешим, чтобы тебя забрали. Не вопрос.

Я размышляю. Со мной дело не так плохо, как с Йоргом. Ему такой выход нужнее.

Нужен ли он ему еще?

– Можешь потерпеть еще немного? – спрашивает Белла. В глубине души я ей благодарен за этот вопрос. И за то, что они предлагают все эти дурацкие занятия. Что уговаривают меня остаться, хотя знают, как со мной трудно.

– Ладно, – говорю я и беру еще кусочек дыни. На дорожку. Потом встаю и спрашиваю напоследок: – Кстати, между вами что-то есть?

– Да, – отвечают они.

– Понятно, – говорю я.

Завтрак еще в самом разгаре. Место напротив Йорга свободно, и места справа и слева от него – тоже. Некоторые вещи так быстро не изменишь.

– Все нормально? – спрашивает Йорг.

– Нет, – отвечаю я. – Я плохо сплю.

– Я тоже, – говорит Йорг, – но это не новость. – На мочке уха у него комариный укус – вот не повезло. – А что ты хотел от вожатых? – спрашивает он, с аппетитом надкусывая булочку.

– Уехать хотел, – говорю я.

– Все так плохо?

– Что в твоем понятии «плохо»?

– Позвонил бы сначала домой, – советует Йорг.

Я не нуждаюсь в его советах. (Абсолютно бесполезная мысль.)

– Если, конечно, у тебя хороший дом, – добавляет Йорг.

Да, дом у меня хороший. И сейчас я по нему скучаю. Подкатывает к горлу, щиплет в глазах: тоска по дому. Странно: мне вдруг вспоминается один запах – едва уловимый запах сигарет, когда я возвращаюсь из школы и заглядываю к маме в кабинет поздороваться, а она улыбается и встает, чтобы меня обнять.

– Йорг?

– Что?

Мне так хочется сказать что-нибудь вроде: «Мы справимся». Или: «Все будет хорошо». Или: «Я останусь, потому что мне нечего терять, кроме страха».

Вместо этого я спрашиваю:

– Что произошло вчера на скалодроме? У тебя с Марко?

– А что там могло произойти?

– Помнишь, когда я ушел?

– Все нормально, – говорит Йорг, тщательно вытирая рот салфеткой.

– Как думаешь, он теперь от тебя отстанет? – спрашиваю я, понизив голос.

Йорг двигает по подносу пустую тарелку – слева направо, потом справа налево.

– Я полночи искал бабочку, – говорит он. – Целое приключение!

И улыбается. Йорг улыбается.

Сегодня по плану – поход к водопаду. Когда вожатые объявляют, что поход добровольный, половина лагеря вздыхает с облегчением, и водопад, наверное, тоже. Участвовать хотят в основном любители спорта и свежего воздуха. И, конечно же, бывалый походник Йорг. Как только он поднимает руку, Марко и близнецы Дрешке тоже вызываются пойти.

Заметив это, Йорг вздыхает:

– Ну вот.

– Хорошо, я тоже пойду, – говорю я. Но говорю лишь про себя.

Йорг идет собирать рюкзак.

Вожатые стоят у колодца и что-то обсуждают. Я становлюсь рядом, будто я свой. Питрич в открытую закатывает глаза.

– Речь о поваре? – спрашиваю я.

Да, речь о поваре.

– У меня есть идея, – говорю я.

– Надо же, – скептически хмыкает Питрич.

– Идеи надо поддерживать, – замечает Белла.

– Вот именно! – поддакиваю я. – Так вот: кое-кто участвует не во всем. Мы – те, кому неохота