* * *

Не успеваю я отойти на безопасное расстояние, как Яр захватывает моё запястье. Резко встает с кресла, тянет на себя. Я застываю и забываю дышать. Лёгкие разрывает от нехватки кислорода, а эмоции топят с головой. Внутри что-то натягивается, трещит и рвётся.

Не стоит меня идеализировать, Соня.

Не влюбляйся в меня, пожалуйста.

Я предупреждал, что не оценю.

Я приоткрываю рот, поднимаю голову. Во рту пересыхает, когда я встречаюсь взглядами с Яром. Глаза у него дикие, пылающие и голодные. Ноги подкашиваются, когда он так смотрит.

Ярослав нависает надо мной. Высокий, сильный. За те два года, что мы не виделись, он стал прилично шире в плечах. Черты лица грубее и жестче. Взрослый мужчина, адвокат. Отец моей Веры. Мой бывший возлюбленный.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю Яра севшим голосом.

Он сканирует меня и коротко отвечает:

— Тебя.

В груди пожар и он сжигает всё дотла.

Вот так просто. Тебя.

За долгий период времени я успела свыкнуться с мыслью, что в итоге каждый из нас получил всё, что хотел. Я — здоровье и нормальное будущее, Ярослав — жизнь с любимой женщиной. До сих пор помню, как он на неё смотрел. Как на меня никогда и ни разу. Я перегорела, остыла и это стоило мне огромных усилий.

Прекрасно помню, как часами билась в агонии, когда представляла Жарова в столице с Радмилой. Он игнорировал меня. Упивался близостью с желанной женщиной. Ласкал её, трогал и трахал. Сравнивал и понимал, что я не дотягиваю. Мелкая сестра лучшего друга. Навязанная жена, которую он спас и защитил. И та, которую он так и не смог полюбить.

— Тебя хочу, Сонь, — настойчиво повторяет Ярослав.

Он крепко прижимается ко мне, зарывается пальцами в распущенные влажные волосы. Перебирает пряди. Нежно и почти невесомо касается губами моего лба.

Его горячее дыхание пробуждает во мне давно забытые чувства. Ночь, один номер на двоих. Старый мотель. Никто не узнает. И Радмила тоже.

И мне так отчаянно хочется забыться и перебить этот ужасный вечер чем-то особенным. Например, им, Ярославом. Я знаю, что будет хорошо. Жаров отличный любовник, хотя я так и не сумела ни с кем сравнить. Но помню, что он чувствовал меня и всегда делал так, чтобы я кончала под ним.

Прикрыв глаза, позволяю настойчивым рукам Ярослава гладить мою спину и талию, а губам касаться виска и уха. Два года я была сильной и неуязвимой. Девушкой, которая справлялась со всеми трудностями и искреннее верила, что забыла. Легко было так думать, будучи на другом континенте. Один на один с бывшим мужем куда сложнее управлять своими чувствами.

Я не знаю, как не умерла тогда от боли. Во время беременности было сложнее, а после рождения Веры некогда думать о личной жизни. Сутками на тренировках, в перерывах кормление. Разрывалась между теннисом, съёмками и дочерью. Хотела всё успеть, но не всегда получалось. Когда приходила домой позднее обещанного и Булка орала от голода, отказываясь пить молоко из бутылки, мысленно звала себя кукушкой. Плакала, кормила грудью и себя ненавидела.

— Пусти. Пожалуйста, пусти, — качаю головой и высвобождаюсь из рук Ярослава, будто выныривая на поверхность. — Ты сейчас ничем не лучше отчима!

Я отступаю.

Мы смотрим друг другу в глаза, часто и рвано дышим. Мимолётный порыв, который мог повлечь за собой много боли и глупостей. Нужно было любыми путями его остановить.

— Не смей сравнивать меня с этим пидаром, — зло выплевывает Жаров.

Он отходит к окну. Открывает его, впускает в комнату свежий пахнущий сыростью воздух и упирается руками в раму.

Чужой. Теперь не мой муж. Он отвык от меня, а я забыла его близость и запах, хотя он всё равно действует на меня будто чёртов афродизиак.

— Кроме срока и приличных пиздюлей твой отчим ничего больше не заслуживает, — произносит Яр. — И, если на днях мать станет звонить и умолять тебя поговорить со мной, не смей даже подходить ко мне с этим вопросом.

— Господи. Что случилось в доме у Романа Геннадьевича? — спрашиваю, скрестив руки на груди и защищаясь от своего прошлого.

Пульс по-прежнему частит, а сердечный ритм никак не придёт в норму. Но я стараюсь не выдавать этого, словно не мы с Ярославом только что чуть не поцеловались. Словно не он гладил меня и нежно касался губами.

Яр не отвечает. Его плечи напряжены.

— Ты точно работаешь адвокатом, а не машешь кулаками на ринге? — нервно интересуюсь. — Мне казалось, что такие как ты умеют подбирать слова вместо физической расправы.

— Словесно отчиму тоже достались, — отвечает Жаров.

— А Галя что? Мама?

— Мать орала как резанная и умоляла не трогать мужа-ублюдка. Галя спряталась в комнате.

— Чёрт. Могу себе представить.

— Если не хочешь заявлять на отчима, то будь добра — больше не приезжай к нему в гости.

— Спасибо, сама решу, что мне делать.

— Можешь считать, что я тебе запрещаю.

Кровь мгновенно приливает к щекам.

— Не нужно держать меня за дуру, Яр. Я не собиралась с ними общаться!

С этими словами я резко срываюсь с места и захожу в ванную комнату. Закрываюсь на щеколду, смотрю в зеркало. Лицо раскраснелось, зрачки лихорадочно блестят.

Мать не сказала Жарову о Вере. Совершенно точно. Она была увлечена тем, чтобы её горе-мужа ненароком не прибили. Яр угрожал им и злился. Могу только представить, что будет ждать меня завтра. Хоть вноси номер мамы в чёрный список.

Едва сердечный ритм приходит в норму, я прекращаю умываться.

Выжидаю примерно пятнадцать минут в надежде, что Яр уже спит. Достаю телефон, переписываюсь с бабулей. Смотрю новые фото Булки. Её щёчки и складочки вызывают у меня улыбку до ушей.

Это наша дочь, Ярослав. Твоя и моя. Хочешь посмотреть её фото?

Внутренности скручивает. Я понимаю, что не могу вот так взять и сказать ему об этом в лоб. Трусиха? Возможно. Мне страшна любая его реакция. От злости до… равнодушия. На себе его перенесла. Оно действует убийственнее даже самых негативных чувств.

Когда я возвращаюсь в спальню, то Яр уже лежит в кровати и смотрит в телефон. Чёрные брови сведены к переносице. Когда он раньше так делал, то я любила разглаживать его морщинки кончиками пальцев. Сейчас даже помыслить не могу о том, чтобы к нему прикоснуться.