— Молчи, — грозно обращается ко мне. — При Роме ни слова. Ему сегодня нельзя нервничать. Юбилей, в конце концов.

И всё. Больше ничего. Ни радости, ни поздравлений. Ни улыбки. Булка клёвая, честное слово. Даже глядя на фотки, невозможно остаться равнодушным. И это я не только как мама говорю. В Торонто нам улыбался каждый сосед или простой прохожий. Веру всегда задаривали сладостями и игрушками, потому что она правда клёвая. Лучше неё я никого не знаю.

Отчим вваливается на диван и обсуждает прошедший вечер, почёсывая затылок. Он перетирает кости гостям и просит маму разобрать при нём подарки. Не обходится без негативных комментариев по типу: «Вот жлобы!» или «Это чё? Бэушный сервиз?».

Галя уходит в комнату отдыхать, а я, жалея мать и не желая наблюдать весь этот спектакль, следую на кухню, чтобы перемыть гору посуды. Мне не сложно.

Услышав резкий звонок телефона, я достаю его из кармана джинсов и едва не роняю на плиточный пол, когда вижу на экране номер Ярослава. Кислорода вдруг становится катастрофически мало, в ушах напряженно звенит. Никак не могу привыкнуть к тому, что теперь я в родном городе, у нас с бывшим мужем есть общие дела и он запросто может мне позвонить. Чего не делал ни разу за последние два года.

— Да, — снимаю трубку. — Слушаю.

— Не спишь? — звучит насмешливый голос.

— Не слышишь, что ли? Сплю, конечно.

— Уладила вопрос с нотариусом? — как ни в чём не бывало спрашивает Жаров.

— Да, сделка назначена на послезавтра. Спасибо за совет и помощь.

Яр замолкает, я тоже. Сердце стучит так громко, что, кажется, слышно даже на другом конце провода. Всё? Разговор окончен? Стоит попрощаться и сказать, что у меня есть более важные дела?

— Сонь, я почему звоню, — наконец произносит Ярослав, отстукивая то ли пальцами, то ли ручкой по поверхности. — Есть возможность увидеть Влада уже завтра.

— Ого! Правда? Боже, это было бы чудесно! — радостно вскрикиваю, не веря своему счастью.

Жаров обязательно добьется того, чтобы Влада отпустили под залог. Он сам сказал об этом. Но это может быть не так скоро, как мне того хотелось бы.

— Тогда завтра в половине восьмого утра я тебя заберу. Адрес тот же?

— В половине восьмого? Утра? Чёрт… Я не успею, наверное.

— Ты не в городе? — интересуется Яр.

— Я у матери. Приехала на юбилей отчима, а на улице невовремя начался апокалипсис. Теперь точно до завтра отсюда не выеду.

Жаров ненадолго задумывается.

— Давай я за тобой приеду, Сонь. Сейчас.

В груди болезненно щемит. Яр не спрашивает, он настаивает, чтобы приехать немедленно. Я подхожу к окну и, отодвинув штору, смотрю как сильно шатаются деревья и стеной льёт дождь. Затяжной, противный. Это надолго.

— Не надо, Яр. Я лучше Жене позвоню. Она поедет с тобой в СИЗО, если можно.

— Я бы не советовал, — отвечает Ярослав. — Насколько я знаю, Женя в положении, а беременным в следственном изоляторе точно не место.

Где-то в глубине души мне искреннее хочется верить, что Ярослав говорит так специально, чтобы с ним поехала именно я. Но я тут же одёргиваю себя и не даю мыслям разгуляться. Яру всё равно. Я, Женя или любая другая девушка. Это рабочие моменты и всё, что сейчас предпринимает Жаров сделано лишь для того, чтобы в полной мере угодить клиенту.

— Ладно. Приезжай, если не боишься, — соглашаюсь и вешаю трубку.

Повязав передник, я наконец приступаю к грязной посуде. Мать расстаралась на славу и много всего приготовила. Людей было немного, но попробуй прокормить двадцать человек. Конечно же, проще всего было заказать банкет в ресторане. Но, во-первых, в нашем посёлке работает только местная пивная забегаловка, а во-вторых, насколько я знаю, то у отчима и мамы сейчас проблемы с финансами. В начале лета погибло десять голов крупного рогатого скота. Сказали, что по результатам исследований во внутренностях животных было много нитрата.

Собирается приличная стопка чистой посуды, ноги гудят от усталости. Но сна при этом ни в одном глазу. Я не могу не думать о том, что скоро за мной приедет Ярослав. У нас будет больше часа совместно проведённого времени в пути. И я при этом дико волнуюсь, будто влюблённая школьница. Внутренности сжимаются, пульс частит. Качнув головой, я запрещаю себе думать о Яре. Два года прошло. Я больше не чувствую от него физической зависимости. Я его не люблю. Мне было девятнадцать и это был мой первый жизненный опыт. Кто бы мог подумать, что он окажется настолько болезненным. Я ведь и правда на короткое время поверила, что являюсь для Яра особенной девочкой.

В ноздри неожиданно-резко вбивается запах крепкого алкоголя. Мои глаза широко раскрываются, когда я слышу позади тяжёлые медленные шаги. Хочу обернуться, чтобы убедиться в том, что мои догадки верны, но крупная тяжёлая ладонь закрывает мой рот, а басистый голос шепчет на ухо: «Заткнись».

Мне становится нечем дышать, голова кружится. Перед глазами проносятся картинки: одна страшнее другой. Это уже было, было… Отчим приходил ко мне в ванную комнату и тянул руки, чтобы потрогать. Тогда я прошипела, чтобы оставил меня в покое, и он отступил. Испугался, вел себя отстранённо. Делал вид, что ничего не было. Я тоже. И за это время было подумала, что подобного никогда больше не повторится.

Но нет. Это происходит снова. Он прижимает меня к себе, шумно и часто дышит. Толстый стокилограммовый мужик, который прямо сейчас вызывает у меня рвотные спазмы.

— Тише ты. Мать только что уснула, — хрипит Роман Геннадьевич. — Ты же не хочешь её разбудить?