Ведьма не слушает. Она оглядывает поляну, кого-то высматривая.

– В круг нельзя. Никогда не заходи внутрь круга, моя дорогая, – говорит старик с головой менестреля с картинки из книги сказок.

На соседе желтые брюки, а Грейси никогда раньше не видела, чтобы мужчина носил брюки лимонного цвета. Это настолько отвлекает ее от собственных страданий, что она начинает гадать: не женские ли на нем штаны? У нее самой есть желтые. Может, старик не знает, что это женские брюки, и надел их по ошибке. Его жена, наверное, тоже ошиблась, потому что на ней мужская одежда.

Красноватая копна волос наклоняется вперед. Глаза у соседки цвета треснувшей голубой чайной чашки, покрытой сердитыми красными червячками. Ее лицо сморщенное, будто мокрая простыня, которую только что вытащили из стиральной машины. Соседка очень злится, свою школьную учительницу Грейси никогда такой не видела.

– Уходи. Уходи. Вон! – говорит старуха. Она утаскивает Грейси от алтаря по огибающей холм тропинке и выводит из круга.

Дергающие руки и злобное лицо – это слишком, теперь Грейси ревет и не может думать ни о чем, кроме мамы, к которой отчаянно хочет прижаться. Из-за рыданий у нее не получается нормально дышать, а еще кажется, что земля под ногами исчезла и Грейси уносит прочь от всего, что делает ее счастливой.

Она помнит картинки и отрывки из фильма, который показывали в школе. О том, как говорить с незнакомцами, у которых в машинах есть сладости, и мужчинами, которые заходят в твое «личное пространство». Теперь, кажется, слишком поздно все это вспоминать, и ее мысли разлетаются вспугнутыми птицами.

Сосед наклоняется, его заросшее уродливое лицо слишком близко и проникает сквозь панику и замешательство Грейси, чтобы разжечь их еще сильнее. От его дыхания пахнет прудом, а зубы цвета коричневого риса торчат вперед, будто у акулы. Как он может жевать такими зубами? Старик улыбается, глаза у него искрятся, они могут казаться добрыми.

Он касается мягким пальцем щеки Грейси.

– Ты не должна ходить в эти леса, моя маленькая пуговка.

– Они кое-кому принадлежат, – говорит соседка и отпускает ее плечо.

– Да, кое-кому очень старому, и ей нужно спать.

Арчи скулит у ног Грейси, и ведьма-соседка смотрит на него так, словно только что наступила на одну из горчичного цвета какашек щенка.

Сосед смотрит на спаниеля и кривится, будто случайно съел чеснок, спрятанный в соусе для спагетти, хотя папа обещал не класть его в еду.

– И открою тебе секрет, – говорит соседка с прической-луковицей. – Она не любит собак. Это ее дом, и она не хочет, чтобы ее беспокоили. Ты понимаешь?

Грейси кивает. Она согласится на что угодно, лишь бы ее отпустили. Как в тот раз, когда мальчишки на велосипедах приехали на игровую площадку и подрались друг с другом, сбив с ног нескольких малышей.

Вдалеке ее зовет мама очень высоким и визгливым от беспокойства голосом.

Старик снова улыбается.

– Иди. И собачку забери.

Ни Грейси, ни Арчи не нужно просить дважды. Они бегут прочь от круглой тропинки в траве, от холма, от странного голоса и от ужасных колдунов-соседей с цепкими руками, странными волосами и вонючим дыханием. Только игрушечный пингвин Уоддлс остается возле холма, камней и красных цветов.

Позже Грейси представляет, как он, наверное, смотрел ей вслед, сидя в одиночестве на каменном стуле.

10

– Все уже закончилось, милая. Мама не хотела кричать. Она просто переволновалась. – Фиона, закрыв глаза, прижимается щекой к макушке Грейси. – Держись подальше от леса. Можешь вместо этого помогать нам приводить в порядок дом и сад.

Грейси сидит на табурете, сморкается и вытирает последние слезы. Она прижимается к матери и получает от этого огромное удовольствие, смешанное с жалостью к себе из-за испуга и из-за того, что ее отругали. Фиона крепко обнимает дочку. Гладит маленькую спинку. Целует в лоб.

Том ополаскивает в раковине свинцовую табличку, которую Арчи и Грейси выкопали в саду. Подняв эту вещицу к свету, он изучает ее поверхность и проводит кончиками пальцев по странным отметинам, а затем кладет на кухонную столешницу рядом с черепом кролика, который вытащил из кармана дочки.

– Очень старая. – Он говорит сам с собой, но хочет, чтобы услышала Фиона.

Та не отвечает. Том, отряхивая мокрые руки, оборачивается и кивает на стену.

– Они не владеют лесом. Это общественная земля.

Фиона бросает на него пристальный взгляд, но Том настаивает на своем и обращается к Грейси негромким голосом:

– Лес и твой тоже, мой орешек. Мы в основном из-за него переехали. Чтобы ты росла среди деревьев. Дышала чистым воздухом.

Фиона делает глубокий вдох.

– Подумай об этом хорошенько, дорогой. Не самое подходящее время.

– Она просто испугалась.

– Больше не ходи туда без нас, – бормочет Фиона в волосы дочери, оттесняя Тома в сторону.

Из Грейси рвется новая волна отчаяния:

– Уоддлс там потерялся! Ему холодно, и он плачет по мне! – Большая слеза падает на предплечье Фионы.

Том устало отталкивается от столешницы и потягивается.

– Папа его найдет. Я схожу. Только нужно найти фонарик.

Роясь в одной из множества картонных коробок, которыми заставлен пол, он не может удержаться, чтобы не взглянуть на жену и не кивнуть в сторону соседей.

– Забор. Плющ. Бьют в эту чертову стену каждый раз, когда я включаю дрель. Машины их гостей. Теперь лес. Что дальше? Мы должны попросить их все записать. Я не могу за ними угнаться.

– Не обращай внимания на этих чудиков. Просто выбрось их из головы.

– Они с этим совсем не помогают.

– Сосредоточься вместо них на сырости наверху, там все гораздо хуже, чем казалось. Сосредоточься на проклятом электрическом щитке. На течи под ванной. И на том, как мы будем платить за новую плиту с моей зарплаты, пока твой телефон молчит. Еще могу себе представить, сколько запросит следующий ремонтник, когда посмотрит нашу крышу. Так что я больше не хочу слышать о шоу уродов по соседству.

Уязвленный, пристыженный, не уверенный, сердиться ему или отступить перед голосом разума, Том отводит взгляд от разгневанного лица жены. Не так-то просто рассуждать здраво, когда в комнате, забитой коробками и ящиками, инструментами, мебелью, фотографиями, картинами, утварью, кипят эмоции; этот хаос теперь создает и символизирует их существование. Еще ни один предмет не нашел своего места. Вещи толпятся, точно парии, на ограниченном пространстве, создавая ощущение то ли бегства, то ли переселения. Нелепая ситуация, Том не