Собрал актив, в том числе Лугового и Логачёва, Шолохов тоже пришёл. Виделин тут же был, а вместо переведённого на другую должность Чекалина явился евдокимовский человек по фамилии Киселёв.

Едва начали разговор, сразу поругались: Луговой назвал Чекалина «шеболдаевцем», Евдокимов сразу взбеленился: да как ты смеешь так говорить?

Сжимая кулак, которым загнал в землю несчётное количество врагов, Евдокимов кричал:

– Контра у вас тут за каждым углом! Контра недобитая! Красюков – матёрый враг! Вовремя не рассмотрели его, не распознали. Могли бы выводы сделать! Вместо этого два с половиной месяца его из партии исключить не можете! Значит, вы врага покрываете?

– Вина Красюкова не доказана, – упрямо твердил Луговой.

– Лугового и Логачёва будем проверять! – заключил, не слушая его, Евдокимов. – Из Вёшенской вас обоих надо убирать, ясно вам?

И при этом на Шолохова мрачно посмотрел.

На 30 апреля в Вёшенской назначили партийную конференцию. Цель была: добить Лугового и Логачёва, а Шолохова заткнуть.

Евдокимов уехал, зато явились два других гостя: Люшков и завотделом руководящих партийных органов крайкома Абрам Григорьевич Шацкий.

Шацкий вёл конференцию. Луговой докладывал о достигнутых успехах. Гости слушали, соловея от скепсиса. Шолохов сидел, сжав зубы. Напротив – Виделин и Киселёв, напряжённые, но торжественные, почти вдохновлённые: близок час победы. Начальник Вёшенского НКВД Тимченко был здесь же.

Никак не отреагировав на доклад Лугового, Люшков выступил, разложив поимённо, сколько бывших белогвардейцев и вредителей задержано в районе, – и отдельно остановился на многострадальном Красюкове:

– Член эсеровской организации. Троцкист. Все показания дал. Во всём признался. Готовил антисоветскую повстанческую организацию.

Здесь Люшков вдруг, резко повысив голос, прокричал, глядя на сидевших рядом Лугового, Логачёва и Шолохова:

– Вот кого вы защищаете!

Следом вступил Шацкий и раскритиковал хозяйственную деятельность Лугового так, что – впору вывести и застрелить у ближайшей стенки.

– Отзываем тебя с должности, Луговой, – заключил Шацкий. – Есть возможность прямо сейчас покаяться перед товарищами. Ну?..

Луговой помолчал и ответил:

– Мне не в чем каяться. Я верен партии.

Шацкий развёл руками, глядя на Люшкова: ну и что с таким делать, товарищ комиссар государственной безопасности 3-го ранга?

– За время моего секретарства в Вёшках, – чуть повысив голос, упрямо выкладывая слово за словом, заговорил Луговой, – колхозы района окрепли. Урожайность увеличилась. С помощью и по инициативе Шолохова в районе построены водопровод – раз. Здание педучилища – два. Электростанция – три. Баня – четыре. Театр колхозной казачьей молодёжи – пять. В моей работе и в моей жизни также не было ничего, что можно было бы взять под сомнение.

Люшков смотрел в окно, скучая.

Виделин и Киселёв косились на Люшкова, ловя любое движение его бровей и губ.

Луговой осмотрелся, ожидая вопросов, но никто его ни о чём не спросил – и сел.

И здесь попросил слова Шолохов.

Шацкий посмотрел на Люшкова.

Люшков медленно перевёл взгляд на Шолохова.

Виделин заёрзал на стуле.

Один Тимченко изобразил оживление, словно Шолохов собирался произнести тост.

Шацкий с явной неохотой предоставил слово товарищу Шолохову.

Шолохов мог не выступать. И тем не менее он это сделал: чтоб все услышали и запомнили.

Он начал говорить медленно, с трудом подбирая слова, – чтоб не схватились за любой неосторожный поворот, не настрочили по этому поводу ещё дюжину доносов.

Сказал: я не согласен с мнением крайкома, что бюро райкома партии якобы защищало врагов народа.

Сказал, что ему такие враги неизвестны.

Сказал, что бюро Вёшенского райкома проводило правильную политику.

Сказал, что райком, руководимый Луговым, успешно справлялся со всеми задачами парторганизации.

– Всё? – спросил Люшков.

– Если у вас есть вопросы, я отвечу, – сказал Шолохов.

Люшков уехал, не попрощавшись.

Задержавшийся на десять минут Шацкий бросил Луговому и Логачёву: «Ждите вызова».

Прозвучало как: попрощайтесь с родными.

* * *

Луговой: «После конференции нас с Логачёвым многие стали сторониться, обходить другими улицами, не здоровались с нами. Это было понятно – все ждали нашего ареста. Вот мы его и ждали…»

«Не откачнулся от нас Михаил Александрович Шолохов… Всё это время, если не каждый день, то через день, ездили вместе с Шолоховым на рыбалку или на охоту…»

Это было беспримерное, упрямое, мелеховское поведение.

Он был небывалый, невероятный товарищ.

«Рыбы мы, конечно, ловили мало, но взятые на рыбалку харчи уничтожали без остатка. Мы просто коротали время, а Шолохов, чуткий и отзывчивый человек, создавал нам условия для того, чтобы можно было легче перенести невзгоды, свалившиеся на нас. Ему и самому было нелегко. Мы все эти дни были с ним неразлучно – или на рыбалке, или у него дома».

Выпивали, конечно. Иначе нервы рассыпались бы в прах.

Вёшенцы не знали, что из ЦК секретарю Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) т. Евдокимову в Ростов тем временем пришло напоминание: вы рассмотрели анонимку на Шолохова или нет? какие результаты? – «Просьба ускорить ответ на наше письмо. Помсекретаря ЦК ВКП(б) Буш».

Евдокимов понял: Сталин интересуется, сам. Ему это не слишком нравилось. Раз такой интерес, на коленке дела не нарисуешь.

В Ростове думали, тянули.

Прошла неделя. Прошла вторая.

Вёшенцы строили версии, гадали, читали газеты – ожидая чудесного разрешения всего этого ужаса сверху.

В газетах было разное.

1 мая в «Литературной газете» сообщали: «У троцкиста Авербаха была свита верных холопов – одним из вернейших проводников этой политики был Бруно Ясенский». Как так? Совсем недавно роман Ясенского назывался в числе лучших книг в Советском Союзе – и вот он уже «холоп Авербаха».

5 мая «Литературная газета» публикует огромный шарж на самых видных советских писателей. На этот раз разместили их на пароходе.

На верхней палубе – Алексей Толстой, Ставский, Шолохов, Николай Тихонов, Демьян Бедный.

На второй – Бабель, Лебедев-Кумач, Фадеев, Федин, Панфёров, Михаил Голодный…

На третьей – Паустовский, Катаев, Леонов, Тынянов, Соболев, Сельвинский, Вишневский, Шкловский…

Всеволод Иванов барахтается в воде. Пастернак плывёт на лодке, привязанной к пароходу.

Шолохов всё ещё в числе самых-самых: Ставский – глава Союза писателей, Тихонов – глава ленинградского союза, Бедный – кремлёвский житель, Толстой – красный граф.

Иногда Шолохов и его товарищи начинали верить, что всё рассосалось само по себе.

Луговой: «Вызова в крайком партии мы ждали целый месяц. В начале июня была получена телеграмма из Ростова. Нас вызывали в крайком. Мы взяли с собой харчишек, бельишко, попросили в райкоме машину до Миллерово, но в ней нам отказали. Пришлось просить у Шолохова. Михаил Александрович снарядил свою машину, и мы поехали в Ростов.

На другой день мы пришли к Шацкому. Он сказал, чтобы мы написали объяснения по делу наших связей с арестованными “врагами народа” – Красюковым и другими и принесли к 10 часам вечера ему. Днём мы старательно написали объяснения, к вечеру сходили