Радости свидания с милым сердцу и теперь таким далеким прошлым, печали осознания необратимого бега времени. Уютный Павловск наверняка пробудил в душе Росси волнение и стал кладом воспоминаний. Может, именно поэтому все то, что создал он в этой загородной резиденции, полно особого лиричного очарования и тонкого вкуса. Порою кажется, что именно здесь стремился он подчеркнуть изысканную тонкость своего мастерства. И не случайно историки архитектуры считают библиотеку в Павловске одним из лучших творений зодчего.

Расписанная Гонзага галерея, изгибаясь дугой, соединяет основное здание дворца с боковым флигелем. Карлу Ивановичу предстоит надстроить галерею, не лишив ее вместе с тем гармоничной легкости. Дело непростое и хитрое.

Творение Гонзага привлекает взор изяществом своей колоннады: десять сдвоенных ионических колонн с широкими промежутками между ними. Чтобы не нарушить цельности впечатления, Росси в своей надстройке завершает эти промежутки большими арочными окнами. Они как бы подчеркивают ритм, заданный Гонзага. В результате рождается продолговатый, изогнутый по дуге зал с пятью окнами на одной стороне. В промежутках между ними архитектор расставляет в зале красивые витрины. По глухой стене встает сплошной ряд книжных шкафов с застекленными дверцами. Еще один шкаф — фальшивый — прикрывает входную дверь. В центре зала — изогнутый по дуге большой стол из золотистой карельской березы. Из нее же выполнены кресла и стулья, обитые темно-зеленой кожей. В шкафах — 20 тысяч томов в желтых кожаных переплетах с зелеными корешками. В витринах — гравюры и рисунки. Сводчатый потолок библиотеки расписан желто-серой гризайлью — будто вовсе не роспись, а лепнина. Изображения античных мыслителей и поэтов определяют назначение зала. Убранство дополняют вазы из полудрагоценных уральских и алтайских камней и созданные по рисункам Росси различные декоративные украшения. В Павловске архитектор повторяет прием, уже найденный в Елагином дворце: войти в библиотеку можно, только миновав небольшой кабинет. И эта игра с пространствами сразу же придает новому залу ощущение простора и величия. Создается впечатление — чем сложнее ставят Карлу Росси задачу, тем с большим блеском он ее решает.

Убедившись в правильности ведения работ, Росси оставил все под присмотр архитектора А. Штауберта и каменных дел мастера Д. Адамини, того самого, что в 1827 году закончит постройку большого жилого дома на углу Марсова поля и набережной Мойки. Дом этот окончательно определит западную границу поля и завершит перспективу Екатерининского канала со стороны Невского проспекта.

Дом Адамини навсегда вошел в историю русской культуры. В его подвале осенью 1915 года открылось хорошо известное литературно-художественное кабаре «Привал комедиантов» — последнее прибежище в те смутные, сумбурные годы поэтов, художников, артистов. И сейчас, когда пишутся эти строки, под слоями многочисленных побелок еще можно разглядеть остатки настенных росписей в этом шумном уголке ночной жизни Петрограда…

Оставленные в Павловске помощники надежны, и Росси, с присущим ему темпераментом, может целиком отдаться петербургским делам. Строительные работы в Михайловском дворце наконец завершены, и наступает время отделки.

Основное двухэтажное здание высотой в 25 метров протянулось на 105 метров. Чтобы нарушить скучное однообразие столь длинной стены, зодчий делит ее на пять частей. Центральная — чуть выступающий вперед широкий портик, восемь коринфских колонн которого поставлены на мощную аркаду. Вправо и влево от портика — гладь стен, прорезанная окнами, а между ними — трехчетвертные колонны. По краям корпуса — выдвинутые вперед ризалиты. Вплотную к ним пристроены служебные корпуса, равные по высоте первому этажу дворца. Они резко выдаются вперед в сторону площади и образуют просторный парадный двор. От улицы его отделяет одна из красивейших оград города. Легкий, ажурный ритм чугунных копий с позолоченными наконечниками противопоставлен массивным пилонам ворот. Пилоны увенчаны мастерски скомпонованными воинскими доспехами, мечами и знаменами.

Сквозь распахнутые ворота кареты въезжают во двор и по закругленным пандусам подкатывают к парадным дверям дворца. А между пандусами, как бы в их объятиях, — широкая гранитная лестница, которую охраняют два суровых льва.

Их история заслуживает особого рассказа. В начале XVI столетия в Риме при раскопках нашли античную фигуру льва, опирающегося правой лапой на шар. Мощный и величавый зверь смотрит прямо перед собой. В 1594 году скульптор Фламинио Вакка высек из мрамора парную фигуру. Правда, его лев с оскаленной пастью более напряжен и смотрит вбок. Эта пара зверей украсила виллу Медичи в Риме, где простояла вплоть до 1780 года. Затем ее подарили Флоренции. Жители города установили львов на площади Синьории перед лоджией деи Ланца, где собраны лучшие творения знаменитых ваятелей Италии. В самом конце XVIII столетия вместе со многими другими слепками прославленных скульптур гипсовые копии львов прибыли в Петербург — в Академию художеств. В 1801 году с этих копий сделали бронзовые отливки для каскада фонтанов близ Эрмитажа в Нижнем парке Петергофа.

Формы отливок хранились на Санкт-Петербургском казенном чугунолитейном заводе. По заказу Росси мастер Антон Фомин отлил в 1822 году львов для лестницы Елагина дворца, в 1824 году еще две пары: для Михайловского дворца и, по желанию императора, для села Грузино, усадьбы всесильного Аракчеева. Так рожденные когда-то один — в античном Риме, другой — в эпоху Возрождения цари зверей вместе с другими — отлитыми в бронзе, высеченными из мрамора или гранита — стали оберегать покой города на Неве.

Михайловский дворец не просто построен. Он вылеплен, отлит, прочеканен, как огромная драгоценность, где каждая деталь логично связана с ближним и дальним окружением.

Первый этаж главного здания обработан под руст — будто сложен из крупных каменных блоков. Такой прием рождает ощущение прочности и устойчивости.

Семь арок главного входа соответствуют семи промежуткам между колоннами портика. Над арками — высеченные из камня головы львов. И такие же львиные морды — над всеми окнами первого этажа.

Чтобы подчинить этаж единому ритму, в промежутках между прямоугольным завершением окон и львиными масками зодчий сделал полукруглые ниши — тимпаны, являющиеся своеобразной перекличкой с арками входа. В тимпанах барельефы — головы воинов в шлемах, щиты, мечи.

Высокие окна второго, парадного этажа, как бы продолжая ритм первого, завершаются полукружьями. Тимпаны здесь не нужны, но почти под самым карнизом в промежутках меж колонн протянулся фриз из сорока четырех двухметровых по высоте барельефов на темы победной войны и любви к родине.

Огромные, напоминающие пролет небольшой триумфальной арки, венецианские окна на торцах ризалитов предстают звучным аккордом в этой стройной мелодии наружного убранства.

Во имя единства всего ансамбля фасады служебных корпусов, глядящие на Инженерную улицу, украшены колоннадами, а вместо тимпанов — полукруглые окна. Через все строения над первым этажом протянут изящный каменный «поясок», а на крыше — балюстрада.

Все эти «мелочи» как бы собирают различные части строения в единое целое.

Однако фасад со стороны парка все же милее взору. Казалось бы, тот же рустованный первый этаж,