Также отец предупредил, что совсем близко к трону подходить нельзя, потому что султан опасается за свою жизнь.

- Чуть больше пятидесяти лет назад, - сказал родитель, - один султан, прадед нынешнего султана, позволил, чтобы пленный серб поцеловал ему сапог. Султан выставил ногу, а сербский пленник вдруг вскочил с колен, выхватил из-за пазухи нож и заколол султана прежде, чем кто-либо успел вмешаться. Конечно, со стороны серба это был подвиг, но подвиг бессмысленный, ведь у убитого султана остались взрослые сыновья, готовые править. Никто из турков не ожидал, что серб решится бессмысленно жертвовать своей головой, но раз уж это случилось, султаны теперь держатся настороже. На любого христианина они смотрят подозрительно и не подпускают к себе.

Вот почему в троном зале румынский князь с сыновьями, хоть и заслужившие милость, не могли подойти слишком близко, а справа и слева от них стояли люди султана, готовые в любой момент схватить христиан, если те сделают хоть одно резкое движение.

Султан, всё так же облачённый в чёрное из-за того, что Аллах перестал помогать ему в войне, наблюдал за своими гостями очень пристально. Влад невольно вспомнил фразу из давних отцовых рассказов: "Глаза у султана были узкие и раскосые, отчего казалось, что тот щурится и замышляет злые козни". Правда, родитель говорил это не о нынешнем султане, а о предыдущем - об отце нынешнего - но и у нынешнего турецкого правителя взгляд казался злым, хотя глаза были большие, почти круглые.

"Мы ещё ничего не сделали, а он уже злится", - подумал княжич, но, приглядевшись внимательнее, решил, что взгляд не столько злой, сколько острый и пронизывающий. Наверное, турецкий правитель хотел удостовериться, что приехали именно княжеские дети, а не какие-нибудь сироты, которых румыны решили ему подсунуть.

Пока длился приём, султан не произнёс ни слова, лишь взмахивал правой рукой, а слуги уже знали, что делать и говорить. В том числе они сказали, что румынский князь может погостить здесь неделю перед отъездом.

Конечно, всю эту неделю отец посвятил сыновьям, много рассказывал им про турецкий двор и даже водил, куда можно:

- Вам здесь понравится, - повторял родитель, а Влад, слыша это, с трудом удерживался от того, чтобы выразить сомнения. Уж слишком непривычным и чужим казалось всё вокруг.

Султанов двор выглядел как город в городе со своими улицами, мастерскими, садами, огородами, банями и скотным двором, чем походил на княжеский двор в Тырговиште, однако был гораздо больше - при султане постоянно жило около тысячи человек со своими женами и детьми, и ещё несколько тысяч, которые им прислуживали. И всё же главное отличие от Тырговиште состояло даже не в этом, а в том, что никто не мог войти или выйти со двора, когда пожелает. Город-двор султана был почти отрезан от остального мира.

Наверное, турецкий правитель мог жить в таком затворничестве сколько угодно, но у него не было своего храма, то есть мечети, поэтому каждую пятницу султан выезжал со двора, чтобы помолиться, и то же делали его слуги-мусульмане. Как ни странно, слуги-христиане, которых у султана было немало, тоже имели право покидать двор ради посещения церковной службы - по воскресеньям - так что в ближайшее воскресенье Влад и его отец отправились в храм вместе с этими слугами-христианами.

Добираться до храма, несмотря на дальнее расстояние, пришлось пешком, а не верхом, чего никогда не случилось бы в Тырговиште. К тому же за гостями приглядывали особые люди, которых приставили к румынскому князю "в помощь". И в султанском дворце, и вне его эти люди старательно хлопотали наравне с румынскими слугами, которых отец Влада привёз с собой, но в то же время новые "помощники" смотрели, куда гости ходят, и что делают. Их слежку Влад заметил сразу, но также заметил, что его родителю позволяли чуть больше, чем другим. Например, румынский князь мог покидать дворец не только по воскресеньям и воспользовался этим правом, чтобы показать сыновьям казармы янычар.

Янычары были частью войска, и султан, конечно, не допустил бы, чтоб казармы смотрел враг. Устройство войск показывают лишь проверенному другу, поэтому Влад, осматривая казармы, понимал, что удостоился возможности, которая может больше и не представиться, и что смотреть надо внимательно.

Янычар было три тысячи, а жили они рядом с дворцом. При их казармах тоже имелись свои мастерские - оружейные - а также своя кухня и прочее. Янычары считались наилучшей частью турецкой пехоты, на них держался султанов трон, но в то же время судьба не баловала этих людей.

В детстве или в юности увезенные из дома, не имеющие права жениться без особого разрешения, не владеющие никаким имуществом, кроме полкового, соблюдающие строгий казарменный режим, они видели смысл своей жизни в войне, ведь только на войне, когда султан отдавал им на разграбление взятый город, янычары получали всё, чего лишались в мирное время. Возможно, этим и объяснялось то, что янычары становились необычайно искусными воинами и постоянно стремились в походы.

Маленький Раду, глядя на этих воинов, наверное, считал их почти игрушечными, потому что все янычары одевались в одинаковую, красно-чёрную, одежду и своим одинаковым видом напоминали ратников в игрушечном войске. Маленький мальчик тыкал в воинов пальцем и повторял:

- Красивый меч! Красивая шапка! Красивый меч!

Глядя, как доволен маленький сын, отец улыбался и попутно рассказывал другому, более взрослому сыну то, чего не понял бы малыш, однако Влад в отличие от Раду, осматривая казармы, так и не смог отвлечься от тревоги, которая не ослабевала уже который день. Глядя на незнакомую обстановку, пробуя незнакомую пищу, разговаривая с незнакомыми людьми, отрок всё меньше хотел верить, что останется в Турции.

Казалось, что всё происходящее это дурной сон, который скоро кончится. "Проснусь, - думал Влад, - и будет ясное утро, и меня перестанут убеждать, что у султана мне понравится, и что сыновьям полезно жить вдали от отца, и что отцу выгодно отдать сыновей в заложники". Княжич почти забыл свои прежние рассуждения об отцовом старшем брате, ослушавшемся султана и поплатившемся за это жизнью. Чем ближе был день, когда Владу предстояло расстаться с родителем, тем меньше хотелось расставаться, и тем менее понятными становились причины расставания.

Раньше отроку казалось, что родитель решил обменять своих сыновей на боярских потому, что обменять посоветовал змей-дракон, но теперь княжич думал, что даже змей не мог такого