Однако в случае с Бахтиным, несмотря на всю кажущуюся абсурдность ситуации, отклонение ходатайства о докторской степени явно предусматривалось в качестве одного из вариантов развития событий – голосование 7 против 6 на Ученом совете ИМЛИ не должно было предвещать легкой победы. А поскольку время неумолимо работало против Бахтина – идеологическая обстановка с 1946 по 1951 г. изменилась кардинально, – то отказ ВАКа присудить ему степень доктора выглядит в контексте эпохи очевидным и рядовым событием. Бахтин в итоге получил именно ту ученую степень, соискателем которой он первоначально являлся. Как ни парадоксально, но (особенно с учетом отзыва Р. М. Самарина) присуждение в конце концов М. М. Бахтину степени кандидата филологических наук не является само собой разумеющимся обстоятельством – повернись дело несколько иначе, и ему было бы отказано даже в этом.

Намного более печальные сюжеты в деятельности ВАКа связаны с кассированием результатов защит диссертаций; это обычно ставило крест на всей работе диссертанта. И если в отношении Бахтина докторская степень рассматривалась в качестве справедливого, но все-таки награждения, то во многих других случаях авторы диссертаций лишались всех возможных плодов своих изнурительных трудов – повторно защищать диссертацию по прежней теме возбранялось, как и ныне. Причем, как можно проследить по приводимым ниже документам, к филологическим диссертациям, защищаемым в Ленинградском университете, относились всё более настороженно. Это началось с того времени, как А. А. Вознесенский был переведен в Москву. До этого момента ВАК опасался унижать достоинство Ученого совета вуза, которым руководит брат члена Политбюро. А с начала весны 1949 г., когда последовали аресты по «ленинградскому делу» и университет был разгромлен, диссертации, защищенные в ЛГУ, рассматривались в ВАК с особой «тщательностью», и очень большое их число не было утверждено.

Приведем несколько примеров.

26 июня 1947 г. на заседании Ученого совета филологического факультета ЛГУ успешно защитил докторскую диссертацию на тему «Пролегомены к Эдде» известный московский лингвист Энвер Макаев (1916–2004). Защитив в 1940 г. в Москве кандидатскую диссертацию «Семантика падежей готского языка», он был признан одним из самых одаренных германистов. Впечатляет даже состав его оппонентов на защите докторской диссертации в 1947 г.: В. М. Жирмунский, А. А. Смирнов и М. И. Стеблин-Каменский[1172].

Красочный портрет Э. Макаева 40-х гг. рисует Н. Е. Семпер:

«Энвер Ахмедович Макаев, кандидат филологических наук, необозримо разносторонний, изысканно одетый молодой ученый, знавший двадцать языков, готовил в то время докторскую диссертацию “Prolegomena ad Edda” и читал доклады по связанным с ней темам. С ним у меня давно установились чисто товарищеские отношения, мы часто непринужденно общались и купались в морях всемирной культуры: не было такой страны, эпохи, книги, о которой Энвер не мог бы захватывающе интересно и художественно рассказать.

В ноябре 1944 года он позвал меня на свой доклад “О великанах в скандинавском эпосе” в мою альма-матер – Институт иностранных языков. Полагая, что это будет небезынтересно и С. Д. [Кржижановскому], я пригласила его тоже. ‹…› Отлично смонтированный доклад Энвера был насыщен неожиданными сравнениями и примерами на древнеисландском языке; он хорошо знал кеннинги скальдов и приводил их в тексте, попутно объясняя. На вечере присутствовали профессора и аспиранты, несколько студентов. Последовало обсуждение. С. Д. задавал вопросы и выступил с очень положительной оценкой доклада»[1173].

Кроме иных придирок, которые могла вызвать в ВАКе диссертация Макаева, весьма уязвимой оказалась биография соискателя – его отец Ахмет Макаев был предводителем дворянства Таврической губернии. 24 февраля 1949 г. экспертная комиссия ВАКа по западной филологии рассмотрела диссертацию и вынесла ей обвинительный приговор:

«В работе “Пролегомены к ‘Эдде’ ” диссертантом проявлено большое трудолюбие, использован большой материал, имеются отдельные интересные наблюдения с точки зрения анализа памятника. Однако наряду с указанными положительными сторонами тов. Макаевым в диссертации допущены грубые ошибки; так, в диссертации в качестве авторитетных указаний приводятся высказывания старых буржуазно-либеральных литературоведов, недостаточно решительно показан характер филологии современного Запада. Неправильна и порочна оценка, данная тов. Макаевым Э. А. работам Мунро-Чадвика, выдвигающего нематериалистическую историко-культурную конструкцию.

Тов. Макаев Э. А. недостаточное внимание уделяет вопросам социального определения Эдды, ее классового характера. Диссертация тов. Макаева Э. А. не соответствует требованиям, предъявляемым к докторской диссертации, и указывает на неовладение ее автором марксистско-ленинской методологией. Исходя из этого, экспертная комиссия по западной филологии считает необходимым просить пленум ВАК отменить решение Ученого совета ЛГУ о присуждении тов. Макаеву Э. А. ученой степени доктора филологических наук»[1174].

Только в 1964 г. в Институте языкознания АН СССР Энвер Макаев смог защитить докторскую диссертацию в форме научного доклада по опубликованным работам под общим названием «Вопросы сравнительно-исторической морфологии и фонологии германских языков», что было не столько защитой, сколько признанием его заслуг. Впрочем, далеко не все обладали терпением и упорством, необходимым для повторных защит; а многие попросту не дожили до этого.

Но если отмена ВАКом решения о защите диссертации Макаева была для ленинградской филологии не столь болезненным фактом (он ведь был москвичом), то история с докторской степенью следующего персонажа расставила все точки над i.

Одним из тех, кто, защитив диссертацию, так и не стал доктором филологических наук, оказался известный ленинградский литературовед, племянник профессора С. А. Венгерова, пушкиновед и литератор Александр Леонидович Слонимский (1884–1964). 26 февраля 1948 г. он триумфально защитил на заседании Ученого совета филологического факультета ЛГУ диссертацию на соискание ученой степени доктора филологических наук по теме «Народные основы в поэзии Пушкина». Первоначально название было сформулировано как «Народный элемент в поэзии Пушкина», но было скорректировано в соответствии с текущим политическим моментом. Как заметил 17 февраля 1948 г. Н. И. Мордовченко[1175] в письме к Ю. Г. Оксману[1176], «диссертант будет, вероятно, изумлен, узнав о таком изменении темы его работы»[1177]. Тезисы были отпечатаны уже с новым, политически актуальным заглавием.

Защита прошла блестяще: все отзывы на диссертацию были положительными – их дали профессора Г. А. Гуковский, Б. В. Томашевский и Б. М. Эйхенбаум, а также С. М. Бонди и В. М. Жирмунский. Решение Ученым советом было принято единогласно.

О защите этой диссертации 10 марта 1948 г. писал Ю. Г. Оксману профессор М. К. Азадовский:

«Диссертация А. Л. Слонимского прошла внешне блестяще. Его очень фетировали. Все подчеркивали, что, по существу, это только формальность, ибо давным-давно А[лександр] Л[еонидович] заслужил право на докторское звание. А Гуковский даже говорил стоя, подчеркнув, что иначе он не может возражать человеку, первая работа которого появилась в том году, когда он – Гуковский – родился, – тем самым он (по его словам) хотел бы подчеркнуть и свое уважение к его трудам.

Словом, все было