— Потому что мы ее разграбили, сударь.

— Верно. И налоговые поступления снизились.

— Угу, мы выжали все досуха.

— Правильно. Отсюда следует настоятельная потребность в притоке капитала. Тирания обходится дорого, если, конечно, исходить из предположения, что главная цель короля-тирана — накопление огромных богатств за счет простого народа, не говоря уже об испытывающей немалые трудности знати, если можно так выразиться.

— Я думал, речь идет о власти, хозяин. И о возможности запугать любого, чтобы его подчинить.

— И это тоже, — согласился Бошелен. — Но это лишь средства для достижения цели, каковой является личное богатство. Да, есть некое удовольствие в том, чтобы терроризировать низшие слои общества, обрушив на него потоки страха, страданий и невзгод. И я вовсе не отказываюсь от подобных удовольствий.

— Конечно нет, хозяин. Кто мог бы такое сказать?

— Именно так. Собственно, я готов утверждать, что подобная кровожадность есть могущественный символ присущей мне человечности.

— Что ж, хозяин, будем надеяться, что тем ящерам несвойственна такая черта.

Вернулся безголовый носитель символа власти, а за ним и Великий епископ.

— Бошелен, — промолвил писклявым голосом Корбал Брош, — я только что вспомнил, о чем хотел тебе сообщить.

— Превосходно, Корбал. Говори же.

— Тот паромщик, Бошелен, которого мы бросили в самую глубокую темницу.

— Наш одержимый пленник? И что с ним?

— Он мертв.

Бошелен нахмурился:

— Мертв? Что случилось?

— Мне кажется, — сказал Корбал Брош, — он умер от мастурбации.

Эмансипор потер лицо:

— Что ж, из всех возможных способов умереть…

— Понятно, — проговорил Бошелен. — И конечно же…

Корбал Брош кивнул:

— Он больше не одержим, Бошелен.

— Иными словами, друг мой, Равнодушный Бог сбежал из своей смертной тюрьмы и теперь гуляет на свободе.

Корбал Брош снова кивнул:

— Это плохо.

— Воистину очень плохо. Гм… — Бошелен внезапно поднялся на ноги. — Вот что, Риз, идемте со мной. Нам нужно вернуться в мой Зал заклинаний. Похоже, в эту приятную во всех отношениях ночь нам придется вызвать и отправить в мир целую армию демонов. Корбал Брош, ты чувствуешь присутствие бога в подземельях?

— Кажется, да. Он там бродит.

— В таком случае нас ждет славная охота, о да! Идемте же, Риз.

Дрожа, Эмансипор выбил трубку.

— Хозяин, вы хотите, чтобы я помог вам вызывать демонов? Вы никогда раньше меня об этом не просили. Думаю…

— Согласен, любезный Риз: возможно, я был неосмотрителен, не включив данную возможность в наш контракт. Однако обстоятельства крайне необычны, и вряд ли вы станете против этого возражать. Не бойтесь — если вдруг вам не повезет и вы окажетесь разорваны на куски, могу вас заверить, что смерть ваша будет быстрой.

— Гм… спасибо, хозяин. Это…

— В какой-то степени утешает? Рад, что смог, как всегда, вас успокоить.

— Я подниму остальных моих неупокоенных, Бошелен, — сказал Корбал Брош.

Бошелен пристально посмотрел на своего старого друга:

— А что, если кто-то из них подкуплен?

— Нет, Бошелен. Ни у кого из них нет головы.

— Что ж, хорошо. Чем больше охотников, тем веселее. Ну же, любезный Риз, не будем терять время!

Мортари присел в тени у выхода из переулка рядом с Ле Груттом, глядя на высокую стену королевского дворца.

— Вижу, за что ухватиться, — прошептал он.

— И на что опереться ногами, — прошептал в ответ Ле Грутт.

— Значит, есть опора для рук и ног.

— Для рук и ног.

— Ничего не выйдет.

— Без шансов.

И они осторожно вернулись туда, где ждали остальные. Подойдя к Плаксе Хват, Мортари потер свою похожую на морду терьера физиономию, почесал за ухом, облизал губы и наконец сказал:

— Ничего не выйдет.

— Ничего не выйдет, — повторил Ле Грутт, блеснув большими зубами.

— Если только Барунко не сумеет подбросить нас повыше, к одной из тех пик, — уточнил Мортари.

— Ухватить труп за ногу и надеяться, что она не оторвется, — добавил Ле Грутт.

— Мимо всех тех…

— Опор для рук и ног.

Вздохнув, Плакса Хват повернулась к Барунко:

— Ну?

— Подбросить? Я могу. Только дай, что именно.

— Тебе нужно подбросить Мортари, — объяснила Плакса. — К одной из тех пик.

— Пик?

— Которые на стене.

— На стене?

— Вон там, — показала она.

Барунко огляделся вокруг.

— Стена? — проворчал он. — Покажи.

Симон Нож сплюнул на засаленные булыжники.

— Есть одна проблема, — заметил он.

— В чем проблема, Симон? — прошипела Плакса. — Он же сказал, что сумеет.

Вытащив кинжал, Симон ткнул им в сторону Барунко.

— В те времена, когда Пятерка наводила ужас на городских богачей, — проговорил он, — наш силач еще мог видеть дальше собственного носа. Но теперь…

— Не важно, — возразила Плакса. — Просто покажем ему нужное направление. Как в прошлый раз…

— Ага, — усмехнулась Лурма Спилибус, — в прошлый.

— Мы остались живы! — бросила Плакса; схватив Барунко за руку, она потащила его к выходу из переулка. — Смотри, — сказала она. — Хватаешь Мортари и бросаешь его как можно выше, понял?

— Бросить Мортари, — кивнул Барунко. — А где он?

— Я тут…

Развернувшись, великан схватил Мортари и швырнул его через улицу. Тот с сочным шлепком ударился о дворцовую стену и безвольно свалился на булыжники.

— Нет, — сказала Плакса, — слишком рано. Ле Грутт, иди сюда. Барунко, пусть Ле Грутт возьмет тебя за руку… вот так. Он поведет тебя к стене. Когда ты окажешься там, подбросишь его вверх. Прямо вверх. Понял?

— Понял. Покажи мне стену. Где Ле Грутт?

— Он держит тебя за руку, — ответила Плакса. — Давай, Ле Грутт, веди его туда, и побыстрее.

К ней подошла Лурма, глядя, как Ле Грутт тащит Барунко к стене, у которой лежало неподвижное тело Мортари.

— Плакса?

— Что?

— Пойду разведаю, что там слева. Кажется, я что-то видела.

— Давай, только незаметно.

— Не стоит меня опекать, Плакса, — нахмурилась Лурма, бросив на нее косой взгляд.

Пожав плечами, Плакса посмотрела вслед скользнувшей через улицу Лурме, а затем вновь переключила внимание на Ле Грутта и Барунко.

Симонденалиан подобрался поближе к ней, играя одной рукой с ножом.

— У Барунко не только зрение плохое, — заметил он.

Плакса Хват повернулась к нему:

— Только и умеешь, что критиковать других, Симон. Терпеть этого не могу.

— Что? Да он башкой двери разбивает!

— И не было ни одной двери, которую не смогла бы разбить его