— Верно. Я принял взятки абсолютно от всех, что, в свою очередь, лишило подкуп какого-либо смысла и позволило мне оценить участников исключительно по достоинству…

— Тебя арестовали еще до голосования! До того, как тот некромант убил короля и завладел троном!

— Только вообрази все их лицемерие! — парировал Апто. — Моей головы требовали те же самые люди, которые до этого меня подкупили! — Он шумно выдохнул. — Естественно, избежать хотя бы дня на дыбе мне помогло мое новообретенное богатство. Зато ты, поэт, получил вдвойне. Как ты сам говорил, творцам положено страдать. Да вы все — пиявки на заднице общества!

— Так я и знал! Только послушайте его! Сволочь! Завистник!

— Продолжай в том же духе, и я заплачý, чтобы тебя еще сильнее растянули, Нервен.

— Ах ты, вонючий кусок дерьма! Смерть критику! Смерть всем критикам!

— Эй, вы, там, — проскрежетал из другого угла Стек Маринд, — нельзя ли потише? Я тут пытаюсь заснуть.

Тульгорд Виз выругался себе под нос.

— Вы все меня предали! Лучше бы не ссорились, а строили планы, как отсюда сбежать. На троне этого города теперь сидит негемот, упиваясь собственным злом. Нужно думать о мести!

— У Крошки есть план, — сказал Крошка. — Крошка покорно идет на дыбу. Королевскому палачу нравится Крошка Певун. Это все часть плана Крошки.

— Крошка — дурак, — бросил Апто Канавалиан.

— Когда Крошка сбежит, — прорычал Певун, — он оставит критика тут.

— Правильно! — воскликнул Борз Нервен.

— И поэта тоже.

— Но почему? Что я тебе такого сделал, Крошка? Это нечестно!

— Нам следовало сожрать тебя первым там, на дороге, — ответил Крошка Певун, лязгнув цепями. — Вместо тех остальных. Но теперь мы просто закрутим колесо до упора, и тебя разорвет пополам. Хрусть, хрусть! Ха-ха! Верно, Мошка?

— Ха-ха, — рассмеялся Мошка.

— Блоха?

— Почему это я перед поэтом? Я думал, я последний!

Эмансипор Риз увидел, как в тронный зал, шаркая ногами, входит безголовый труп, неся позолоченный разорванный круг, символизировавший Священную Церковь Равнодушного Бога. Мгновение спустя следом за ним вошел Великий епископ в тяжелой парчовой мантии цвета киновари и розы. Он остановился, нахмурившись, будто его вдруг осенила внезапная мысль.

Бошелен, сидевший на троне, откашлялся.

— Тирания, как я уже говорил, любезный Риз, есть утонченный баланс между неизбежным насилием и всеобщей апатией, несущей обещание безопасного убежища от жестокости. Короче говоря: не высовывайся и молчи и тогда тебе ничего не грозит. Подобным образом можно умиротворить все население.

Что-то проворчав, Великий епископ развернулся и вышел. За ним последовал его безголовый носитель символа.

Из полной миски, стоявшей рядом с его табуретом, Эмансипор взял виноградину, слегка надкусил ее и высосал сок, после чего бросил сморщенную мякоть в плевательницу у своих ног.

— Я все это понимаю, хозяин. Я просто хотел сказать, что с тех пор, как не стало поэтов, певцов, музыкантов и танцоров, здесь слишком тихо и даже скучно.

— Искусство, достойное называться таковым, призывает к бунту, Риз. Конечно, в идеальной цивилизации всегда найдется место его низшим проявлениям, каковые являются источником бездумного развлечения и желанного бегства от действительности. Танцуй и пой, пока все вокруг рушится, и тому подобное. Вы когда-нибудь всматривались с надлежащим тщанием в лица самозабвенно танцующих или пребывающих в иной разновидности экстаза? На некоторых из них можно увидеть все признаки блаженного транса, но в глазах большинства мелькает страх. Шумное веселье на самом деле есть не что иное, как лихорадочное бегство от невзгод повседневности. И потому вконец отчаявшиеся ищут помощи, находя ее в алкоголе и наркотиках.

Эмансипор, прищурившись, взглянул на Бошелена.

— В самом деле? — спросил он, поспешно беря кубок с вином.

— Естественно, подобное состояние тоскливого страха можно поддерживать лишь до определенного предела, — продолжал новый король Фаррога. — Отсюда и создание образа внешней угрозы с последующей ее демонизацией. По сути, Риз, разделение на «мы» и «они» — необходимая составляющая контроля над обществом.

Осушив кубок, Эмансипор взял трубку и начал набивать ее смесью ржаволиста и д’баянга.

— Изверги, — сказал он.

— Именно. Не правда ли, до чего же удобно, что наше королевство граничит с ненавидящей чужаков, но богатой горной империей нечеловеческого народа ящеров? Подобный враг избавляет от необходимости изобретать замысловатую логику, что требуется для демонизации соседей, которые, по сути, мало чем отличаются от нас. Цвет волос? Оттенок кожи? Религиозные верования? Голубые глаза? Желтые штаны? Все это, естественно, полная чушь. Но совершенно непохожие на людей ящеры? Разве может быть что-то проще?

Эмансипор зажег трубку и глубоко затянулся.

— Нет, хозяин. Полагаю, не может. — Он выпустил облако дыма. — Имейте в виду, сударь, у меня есть некоторый опыт разглядывания карт и тому подобного.

— В смысле?

— Ну, в общем, хозяин… белые пятна на картах действуют мне на нервы. Неизведанные территории и все такое. Я плавал по многим морям, не раз натыкался на подобные пятна, и… обычно их оставляют белыми не без причины. Не в том дело, что они не изведаны, — нет ничего в этом мире, чего не видел бы какой-нибудь искатель приключений, жаждущий узнать, что же там такое скрывается. Суть в том, сударь, что белые пятна обычно таковы потому, что те, кто туда отправился, так и не вернулись обратно.

— Под воздействием д’баянга вы определенно становитесь чересчур многословным, любезный Риз. Похоже, он прочищает ваши мозги. Что ж, пожалуй, вы правы.

Эмансипор снова взглянул на Бошелена:

— Да? В самом деле?

— Не хотелось бы, чтобы кто-то считал, будто мне несвойственно здравомыслие. Мы уже достаточно долго путешествуем вместе и определенно успели прекрасно узнать друг друга.

— Угу, хозяин, — кивнул Эмансипор, поспешно беря графин с вином и опять наполняя кубок; сделав три быстрых глотка, он снова начал попыхивать трубкой. — Воистину… гм… прекрасно.

— Похоже, генерал Пин Растрёп, будучи уроженцем Фаррога, не так уж мало знает об извергах.

— Угу, хозяин, у него сложилось о них вполне определенное мнение.

Сидевший на троне Бошелен улыбнулся:

— Не чувствую ли я в ваших словах некое недовольство, любезный Риз? Из-за того, что Пин Растрёп настолько втерся ко мне в доверие? И вы считаете, будто он вам угрожает?

— Хозяин, я всего лишь разделяю осторожность сенешаля.

— Ах, прекрасная Шарториал Инфеланс… Естественно, осторожность — крайне необходимое для нее качество, учитывая занимаемый ею пост.

— Осторожность, — повторил Эмансипор. — Угу.

— Да будет вам известно, Риз,