Шрифт:
Закладка:
Я огорченно опустила руку, отступив на шаг назад, к прежней дистанции. Дампир осторожно открыл глаза и перевел дыхание.
— Ирвин, посмотри на меня, пожалуйста, — попросила я. Прядь волос выскользнула из-за уха и упала на лицо, но я не решалась убрать ее, опасаясь вновь напугать ученика. Вин сглотнул и поднял взгляд. И я прочла в нем ответ на вопрос, который не успела договорить до конца. Он не сказал бы. Не посмел бы пожаловаться. Не решился бы попросить об отсрочке. Вин был намерен выполнить все, что я потребую. Превозмогая боль, слабость, страх и нежелание вступать со мной в контакт. Спарринг представлялся маловероятным: я была уверена, что блокировать удар мой ученик сможет не скоро. Инстинкт возьмет верх. Тело слишком хорошо помнило опыт истязания, и то, что руки, причинявшие страдания, были не моими, роли, похоже, не играло. Ирвин смотрел мне в глаза, явно мучительно желая отвести взгляд, но не решаясь нарушить приказ. И я с ужасом осознала, что та покорность, которой я добивалась в течение всего года, оказалась мне не нужна. Сейчас я многое отдала бы, чтобы вернуть обратно того Вина. Моего Вина. Упрямого, несговорчивого, своевольного, эмоционального. Я хотела видеть его живым. Не сломленным. Не утратившим яркого, по-детски непосредственного интереса к миру. Но, выходило, что своими действиями я не заставила дампира подчиниться, а полностью убила желание жить. Быть человеком. Чувствуя, как горло сжимает спазмом ужас от содеянного, я рвано вздохнула, обуздывая эмоции.
— Мы не пойдем через боль, — мой голос дрожал, и во взгляде ученика на мгновение промелькнула искра. Не интереса, скорее, непонимания. Промелькнула и погасла. Мне пришла в голову мысль, что, возможно, продемонстрировать свои чувства дампиру было бы не так уж плохо. Но я слишком опасалась вновь утратить контроль над ситуацией. — Я рассчитывала, что ты уже пришел в себя. Раз нет, то спешить не будем. Тело надо восстановить. Мы потратим на это столько времени, сколько тебе потребуется. И, пожалуйста, говори мне, если тебе больно.
— Да, мастер, — эхом откликнулся Ирвин, и меня пробрала дрожь от того, сколь покорно звучал его голос.
— Вин, это я, — я не выдержала и пошевелилась, разведя руки в стороны, демонстрируя собственную уязвимость. Дампир вздрогнул от резкого жеста, но глаз не отвел. — Я прежняя. Та самая, которую ты окатил летом водой из шланга. Та, с которой ты танцевал на вечеринке у Мрака. Та, которой ты прикрывал спину на заказах. Потрогай меня, если хочешь.
— Если вам того хочется, мастер, — безжизненно отозвался щенок, и я обессиленно уронила руки.
— Иди, отдыхай. Возьми еще крови. Мы не будем тренироваться, пока боль не уйдет полностью. И сообщай мне, пожалуйста, о своем состоянии. Если больно или плохо. Обязательно.
— Хорошо, мастер, — склонил голову Ирвин и удалился из зала так поспешно, будто боялся, что я передумаю. Убедившись, что он ушел, а дверь плотно затворилась, я закрыла глаза руками, выдыхая, пытаясь освободиться от душившей меня вины. Отчаяние накатило, затопив сознание. Мне казалось, я никогда не смогу исправить то, что натворила.
Я боялась оставить его хоть на час, постоянно находясь в доме, заставляя терпеть свое присутствие. Я забыла о заказах и тренировках. Я не бывала в баре. Продукты привез Мрак, в очередной раз навестивший меня. Встречаться с ним Ирвин не пожелал, и я позволила ему скрыться в комнате. Зато брат привез еще один подарок, который я не ожидала от него получить: кровь вампира. В ответ на мое удивление, Мрак махнул рукой, пробурчав что-то вроде «ерунда, нацедил на заказе». Не сдержав эмоций, я крепко обняла его, горячо благодаря за заботу. Угощение я передала Ирвину уже после того, как проводила брата. И впервые за десять дней увидела улучшения в его состоянии. После этого я стала позволять себе выбираться на «охоту». Питание, пусть и нерегулярное, скудное, все же давало возможность Ирвину восстанавливаться. Впервые оставив дампира дома в одиночестве, я едва не сошла с ума от грызшей душу тревоги. Я успела изобрести тысячу способов, которыми он мог лишить себя жизни. Торопясь, отчаянно боясь опоздать, я ошибалась на каждом шагу и чудом не получила ранений во время поединка с совсем еще молодым зубастым. Однако вернувшись, я обнаружила Вина в его комнате. Складывалось ощущение, что он даже не пошевелился за время моего отсутствия. Что именно из последних событий заставило его переменить мнение относительно собственной смерти, я не знала. И не могла сказать, что изменения меня обрадовали: пока Ирвин мне сопротивлялся, в нем сохранялся отзвук жизни. Теперь же истаял и он. Я впервые подумала о том, не милосерднее ли будет исполнить желание щенка. Но тут же оборвала себя, затолкав трусливые мысли поглубже.
Дни текли медленно и уныло. Я несколько раз звонила Ами, прося прощения за свое оскорбление. Разговоры наши были короткими, но интонации мастера полнились теплом. Я чувствовала, что меня простили, и от этого становилось легче. Пасмурным октябрьским вечером Ами приехала в гости. Без предупреждения. Мы с Вином сидели в гостиной, он — в кресле, я — на диване, и делали вид, что смотрим телевизор, когда в прихожей раздался звонок. Я открыла дверь и замерла, не веря своим глазам.
— Попытаешься еще раз извиниться — пеняй на себя, — с порога грозно предупредила Ами и шагнула внутрь, не дожидаясь приглашения.
— Я не ожидала тебя увидеть, — смущенно отозвалась я, принимая у нее плащ.
— Должна же я была лично убедиться в твоей вменяемости после того, как ты покрыла меня матом, — невозмутимо отозвалась моя наставница, рассеянно изучая мою гостиную и замершего на месте щенка. Я покраснела до корней волос, но с ответом не нашлась.
Около получаса мы сидели втроем в гостиной. Я рассказывала о завершении нашего общего дела, излагая те моменты, о которых Ами не была в курсе. Не упоминая ту часть, что касалась непосредственно Вина. Сам ученик сидел молча, не глядя на нас, не реагируя на мой рассказ. Он практически не шевелился. Я чувствовала, как неуютно щенку. Но для того, чтобы уйти, требовалось спросить моего позволения. Ирвин не решался. Я сама не предлагала. Ами внимательно следила за нами обоими. В какой-то момент, прервав меня на полуслове, мастер приказала:
— Леди, свари мне кофе.
Я с сомнением посмотрела на Ирвина, но мастер нетерпеливо дернула подбородком, и я поспешила исполнить просьбу. Кухня и гостиная располагались рядом, так что я могла слышать каждое слово, даже под жужжание кофемолки и кофемашины.
— И долго ты собираешься себя хоронить? — интонации Ами звенели, будто натянутая проволока. Тишина длилась достаточно долго. Но не ответить моему мастеру было невозможно. И Вин сдался.
— Я не хороню себя… мастер, — его голос прозвучал безжизненно и сухо, как шуршание прошлогодней листвы.
— Ага. Я вижу. У тебя в глазах написано «я такое дерьмо, мне незачем жить, какого ляда она меня не убила». Только это не благородство, Вин. Это трусость и жалость к себе.
— Как вам угодно, мастер.
Ами помолчала. А потом сказала куда тише и мягче:
