Харви Бун сидел, съежившись в кресле, в углу лаборатории и то и дело прикладывался к бутылке с виски, пока Арчи хихикал над ним.

— Что-то с нервишками? — осведомился он, — Совсем расшатались?

Бун запрокинул бутылку, рука его дрожала. Даже глотая виски, он не сводил горящих ненавистью глаз с банки из свинцового стекла.

Бун знал, что Арчи говорит правду. Даже в его затуманенный алкоголем мозг могла не проникнуть очевидная мысль — он сходит с ума. Он видел, что Джонни Гаррисон, начальник станции, наблюдает за ним. И доктор Стил. Док был психологом, а уж если он начинал следить за кем-то, это означало, что тому пора было браться за ум. Ведь слово доктора — закон, по крайней мере должно быть законом.

Раздался стук в дверь, и в комнату уверенной походкой вошел доктор Стил.

— Доброе утро, Бун, — сказал он. — Привет, Арчи.

Арчи откликнулся механическим, безжизненным голосом.

— Налей себе выпить, — предложил Бун.

Док отрицательно покачал головой, достал из кармана сигару, взял нож и аккуратно разрезал ее пополам. Одну половинку он положил назад в карман, а вторую сунул в рот.

— Ты что, никогда не закуриваешь? — раздраженно спросил Бун.

— Нет, — весело ответил док, — предпочитаю так. Как дела, Арчи? — продолжал он.

— Вечно ты задаешь мне этот вопрос, док. — Несмотря на механическое жужжание, в голосе Арчи слышались ворчливые нотки. — Что может со мной случиться? Я всегда в полном порядке.

— Почему-то я все время забываю, что ты особенный, — рассмеялся док. — Хотел бы я, чтобы и люди были такими же. Парни, как я, им были бы вообще не нужны.

— Молодец, что зашел, — проскрипел Арчи, — с тобой всегда приятно поболтать. С тобой у меня никогда не возникает ощущения, что ты что-то вынюхиваешь.

— Он говорит это нарочно, чтобы разозлить меня, — огрызнулся Бун.

— Не беспокойся, я ему не позволю, — успокоил док Буна. — Думаю, через сотню лет это действительно может поднадоесть, — снова обратился он к Арчи, — Только все это мартышкин труд. Похоже, так до сих пор никто ничего о тебе и не выяснил. Может, просто слишком глубоко копали, — проговорил он, и его сигара переместилась из одного угла рта в другой.

— Что ж, возможно, ты прав, — отозвался Арчи, — Ты напоминаешь мне Мастерсона — уж очень отличаешься от всех этих типов, которые сейчас меня изучают.

— Что, не любишь их? — Док подмигнул Буну, и тот сердито сверкнул на него глазами.

— А за что их любить? — спросил Арчи. — Я для них диковинный уродец, научный объект, над которым им велели ставить опыты. А Мастерсон, как и ты, относился ко мне словно к своему приятелю.

— Конечно, черт возьми, а как же иначе? — удивился док.

— Остальные лишь жалеют меня.

— От меня тебе жалости не дождаться, — сказал док. — Иногда я ловлю себя на мысли, что хочу стать тобой. Мне пришлась бы по душе твоя философия.

— Человеческой расе моей философии не понять, — возразил Арчи. — Сомневаюсь, что я смог бы ее объяснить, ведь у вас в языке и слов-то таких нет. Мне тоже нелегко далась земная философия. Я освоил историю, экономику, политологию, слежу за текущими событиями, но иногда, и даже очень часто, никак не могу понять, в чем же суть. «Какая чушь!» — думаю я и тут же начинаю убеждать себя, что, наверное, чего-то не понял. Или упустил что-то: нестандартный поворот мысли либо же один из основополагающих факторов.

— Вряд ли ты что-то упустил, Арчи, — успокоил его док. — Многое из того, что мы делаем, действительно глупо. Даже по нашим стандартам. Чего нам не хватает — так это благоразумия.

Док поднял глаза на большой, написанный маслом портрет, висевший на стене над столом Буна, — про самого Буна он почти забыл. С портрета ему улыбались добрые серые глаза, лоб был покрыт морщинами, волнистые седые волосы выглядели как серебряная корона.

— Побольше бы таких ученых, — сказал док. — Как нам не хватает людей, способных заглянуть в будущее.

Это был портрет Мастерсона. Человек, который обнаружил разумную жизнь в огромных облаках радона, висевших над громадными залежами радиевой руды. Мастерсон был больше чем просто провидец. Он был гениальным ученым, страстно увлеченным своей работой.

Как только он случайно обнаружил нечто похожее на разумную жизнь, он принялся разрабатывать свою гипотезу. В этой самой лаборатории он осуществил дело всей своей жизни, и теперь здесь на столе стоял результат его работы: свинцовая банка — Арчи.

Мастерсон под высоким давлением поместил радон в экранирующую банку с чувствительной системой управления. Сколько неудач пришлось ему пережить! Но они его не сломили, и он упрямо продолжал учить радон распознавать специальные электрические импульсы, проводимые через банку. И наконец радон, распознав в этих импульсах сигналы, посылаемые другим разумом, научился работать с системой управления и производить с ее помощью звуки.

Можно лишь догадываться, насколько нелегко им это далось. Сколько лет изнурительного труда ушло! Ведь и Мастерсон, и Арчи буквально на ощупь пробирались в потемках друг к другу, ибо их опыт, образ жизни и способ мышления были бесконечно различны. Два чуждых друг другу разума…

— Давненько все это было, правда, Арчи? — спросил док.

— Трудно сказать, — прогудел микрофон, — время мало что значит для того, что бесконечно.

— Так ты бессмертен?

— Может, и не бессмертен.

— А ты сам-то знаешь? — встрепенулся док.

Последовавшая затем реакция Арчи не раз доводила до бешенства всех его исследователей. Он просто не ответил.

В комнате повисла тишина. Док слышал, как на станции то и дело щелкали раздвижные двери и тихо гудело оборудование.

— И так всегда, — взорвался Бун, — вечно он вытворяет такие штуки. Заткнется — и слова из него не вытянешь, будто онемел. Порой взял бы и…

— Брось, Арчи, — строго велел док, — со мной тебе не нужно играть в прятки. Я не буду тебя выспрашивать. Я просто зашел немного развеяться. Хочешь, что-нибудь сделаю для тебя?

— Почитай мне свежую газету, — сказал Арчи.

— О, для меня это истинное удовольствие, — заявил док.

— Только не комиксы, — предупредил Арчи, — не понимаю, что вы в них находите.

За окнами станции наступила ночь, которая на Венере длилась целую неделю. Снова пошел снег, порывы ветра гнали огромные белые заряды, но не настоящего снега, а параформальдегида. Из него состояли громадные гряды облаков, навечно закрывшие планету от космоса.

На гребне породы, возвышавшемся рядом с куполом станции, в защитном скафандре стоял Харви Бун и озирал окрестности.