произошел совершенно спонтанно и называет «ложным» утверждение большевиков[2808], что план чехословацкого выступления был заранее подготовлен[2809]. Он подчеркивал, что у чехословаков «относительно внутренних русских дел оставался действительным старый принцип нейтралитета»[2810]. Но бесчестные большевики, заявлял Штейдлер, «воспользовались этим случаем, чтобы окончательно ликвидировать весь чехословацкий вопрос», большевицкие отряды «предательски» напали на наши эшелоны…[2811]. Если бы «не абсурдное нападение большевиков на чешские эшелоны, — вторил секретарь Масарика Папоушек, — России не пришлось бы пережить последовавшие грозные годы»[2812]. К подобным выводам приходит и П. Флеминг: «если бы Троцкий подавил свой воинственный порыв…, то чехи никогда не стали бы «определяющим фактором» интервенции Антанты в Сибири»[2813].

В противоположность чехословацко-британской версии, «большевицкие историки всю вину возлагают на чехов, вернее, на дипломатию союзников. В данном случае, — отмечает автор «Красного террора» Мельгунов, — почти бесспорно более права советская историография…»[2814]. Что же в реальности крылось за мятежом чехословацкого корпуса?

* * * * *

Мятеж вспыхнул почти одновременно на всем 8000 километровом протяжении Сибирской железной дороги от Поволжья и Урала до Владивостока. Теперь на всем пути до морских портов больше не существовало никакой вооруженной силы, способной воспрепятствовать долгожданному возвращению чехословаков в Европу. Но когда путь во Владивосток оказался очищен, чехословаки, обретя полную свободу, неожиданно вдруг почему-то сами раздумали уезжать, решив задержаться в Сибири.

Что же остановило чехословаков? На этот счет чехословацкими лидерами, «союзниками» и «историками» было дано три основных объяснения:

1.) Страхом союзников, что большевики сдадут Россию немцам, для предотвращения этого необходимо создать новый Восточный фронт Первой мировой войны. Французское правительство в этой связи, уведомляло «чешские эшелоны, базирующиеся в Самаре, о том, что… целью этих эшелонов является не путь во Францию через Владивосток, а подготовка восточного фронта на Волге. Мероприятия, предпринятые до настоящего момента, точно соответствуют этому замыслу»[2815]. В декларации министра иностранных дел Великобритании Бальфура от 9 августа, подчеркивались надежды на признание прав чехословаков на государственную самостоятельность, и указывалось, что они задерживают «немецкое вторжение в Россию и Сибирь»[2816].

В соответствии с уведомлением пдп. С. Войцеховский, замещавший начальника штаба Чехословацкого корпуса, издал приказ, в котором подчеркивалось, что «по соглашению со всеми союзниками наш корпус определен как авангард союзнических сил и что распоряжения, изданные штабом корпуса, имеют одну цель — создать противонемецкий фронт в России совместно со всем русским народом и нашими союзниками…»[2817]. Однако «в июне 1918 г., — отмечал Локкарт — не возникало никакой опасности, что немцы могут завладеть Россией. Неверно также, будто благодаря интервенции немцы перебросили крупные силы с Западного фронта…»[2818].

Мало того, если чехословаки так горели желанием сразиться с немцами, то они имели для этого все возможности: еще 15 февраля ОЧНС принял решение передававшее корпус под юрисдикцию Франции. 18 февраля немцы, нарушив перемирие, перешли в наступление, против них выступили отряды старой русской армии и Красной гвардии. Чехословацкий же корпус вместо того, что бы проявить воинскую доблесть в борьбе с ненавистными австровенграми и немцами, вдруг, почему то рванул в прямо противоположном направлении и в ускоренном темпе стал уходить на восток[2819]. Через десять тысяч километров, уже добравшись до долгожданного Владивостока (К 14 мая, к моменту инцидента, 14 тыс. чехословаков — почти треть корпуса, уже благополучно достигла его), они вдруг почему-то решили развернуться и пуститься назад, на поиски призраков немецких армий в Сибири.

2.) Слабость версии о вероятном немецком вторжении в Сибирь, привела к тому, что она была доработана, с учетом сложившейся ситуации. Авторство новой идеи, утверждал атаман Семенов, принадлежало лично ему: «большевики неизбежно должны будут использовать сотни тысяч военнопленных…, это послужило основанием для моего обращения к представителям Антанты…, с предложением принятия необходимых мер»[2820]. «Большевистский авангард находится на Дальнем Востоке, больше половины его состоит из мадьярских и немецких частей, — пояснял суть идеи адм. Колчак, — все военнопленные немцы участвуют на стороне большевиков, — и поэтому я считаю, что я продолжаю ту войну, которую мы вели раньше, и что в интересах Японии оказать… материальную помощь, за которой я обратился»[2821].

Идея сразу получила самое широкое распространение и признание: один из членов «Союза Возрождения» уже утверждал, что «в составе Советской армии не менее 50 % германских военнопленных»[2822]. Правый историк Волков увеличивает цифру — «до 80 % красных войск в Сибири составляли ненавистные чехам бывшие пленные немцы и венгры»[2823]. Французский ген. консул Буржуа сообщал 25 февраля: «дело идет об участии военнопленных в обороне Сибири»[2824]. Не только Сибири, но и Поволжья, указывал Савинков[2825]. В Европу проникает слух о том, что с ведома и одобрения советской власти для борьбы против союзников вооружено уже 200 000 военнопленных[2826].

Подобные сообщения, отмечает Мельгунов, можно почерпнуть из разных источников[2827]. Для И. Брушвита, проехавшего почти всю Зап. Сибирь в апреле стало ясно, что «в Сибири идет организация под видом интернациональных полков идеальных боевых частей немцев-мадьяр»[2828]. В апреле французский майор Пишон докладывал: «военная активность немцев» представляется «фактом совершенно неопровержимым»[2829]. Помощник британского военного атташе в Пекине 3 июля 1918 г.: «Нет никаких сомнений в том, что в Забайкалье огромными темпами возрастает влияние Германии»[2830]. Лидер российских либералов Милюков: сведения о японском выступлении «скрепили союз» между большевиками и германцами, «в Сибирь поехали германские офицеры и занялись вооружением венгерских и австрийских пленных»[2831].

Томский Комитет кадетской партии в августе срочно потребовал от Сибирского правительства организации Восточного фронта, поскольку в городах Поволжья уже «учреждены отделения германского генерального штаба для подготовки Приволжского фронта на случай наступления сибирских войск и союзников с востока», в Казань свезено большое количество артиллерийских и военных грузов, туда же «командированы германские химики и артиллеристы». В Сибири вооружено до 23 марта 62 800 военнопленных…; во главе этих вооруженных сил находился австрийский полковник Байер, а с мая месяца военный агент при графе Мирбахе…»[2832].

«Наши бои в Сибири не были интервенцией, — заявлял в этой связи Т. Масарик, — только обороной»[2833]. «Сталкиваясь непосредственно с организованными мадьярами, считая, что требования разоружения и остановки продвижения на восток исходят от Мирбаха, наши солдаты, были убеждены, что большевиков против нас ведут немцы…, — пояснял Масарик, — и что воюют, собственно, против Германии и Австрии»[2834]. «Выступление чехов не было направлено ни в сторону демократии, ни в сторону реакции; оно было предпринято в силу инстинкта самосохранения, — подтверждал ближайший сподвижник Колчака