Он был у нас весной пятьдесят первого… Тогда же откопали тех… у вокзала. Город еще лежал в руинах, только поднялся его центр, а мир, казалось, подступил к новой черте катастрофы. Моя мама, опасливо поглядывая на черную тарелку хрипевшего репродуктора, повторяла: «Только бы не в этом году, только бы не сейчас. Еще и на ноги не встали…»

На юге города строился Волго-Донской канал. На заводах и стройках шли митинги протеста против поджигателей новой войны, и я писал в газете гневные репортажи с этих митингов. Думал ли я тогда, что через тридцать лет, когда моя жизнь пройдет перевал, мир будут сотрясать все те же холодные ветры…

5

В подъезде редакции журнала нас с Раей встретили пикетчики. Но, видно признав, что мы ничем не угрожаем их борьбе, пропустили.

— Угостил их пивом и кофе. — Шуткой встретил нас журналист. — Иначе и меня бы не пустили в редакцию…

Его словам гулко вторило пустое здание. Это уже был не тот веселый и беззаботный человек, которого я встретил на рождественском вечере. Он тревожно говорил о забастовке.

— Если профсоюз не договорится в эти дни с издателями, то забастовка может продлиться несколько месяцев… Но у меня хорошее предчувствие. — Разливая кофе, он впервые улыбнулся. — Забастовка кончится восьмого января…

— Через пять дней? — удивилась Рая. — Почему?

— Я загадал вчера. А сегодня ваш звонок… И эта встреча…

Мы еще поговорили о забастовке.

— Уже не вышло три номера и материалы от зарубежных корреспондентов растут, как снежный ком, — сокрушался наш хозяин. — А у нас корреспонденты в Москве, Нью-Йорке, Лондоне, Мадриде, Австрии, Греции…

— В Москве на вас работает индийский журналист?

— Да-а…

— Я знаю его. Перед поездкой в Индию встречались. Еще удивился, почему индус пишет для Финляндии?

— Очень просто. Он хороший журналист.

Дальше разговор вновь обрывается. Мой собеседник весь в сегодняшних заботах, а я все еще там, в Сталинграде: тушу пожары, хороню убитых и умерших от ран и каждый день жду, что такое случится и со мною, потому что войне нет конца. Пришла она к нам на Волгу жарким летом, а уже жмут крещенские морозы, и мы, горстка жителей в рабочем поселке, на окраине Сталинграда, умираем от голода, ран, страха и холода…

Голос хозяина кабинета вырывает меня из военных сороковых, но я тут же попадаю в тревожные пятидесятые.

— Мир тесен, — говорит он. — А мы думаем, что мир большой. Вы знаете нашего корреспондента. С вами встречались в пятьдесят первом в Сталинграде, а сейчас в Хельсинки…

Мы уже выяснили, что Микколо приезжал тогда по приглашению Антифашистского комитета советской молодежи. Он был студентом Хельсинкского университета. Делегация присутствовала на первомайских празднествах в Москве, а потом отправилась в наш город.

Он вспоминает детали, а я взволнованно уточняю их.

— Самолет летел низко, и видно было, как крестьяне работали в поле.

— Это был Ил-14. До Сталинграда он плюхал почти три часа…

— Стюардессы — в меховых шапках.

— Точно, небольшие меховые шапочки из теплой норки… А я забыл…

— Волга очень широкая. Течение мощное. Наш катер сильно сносило вниз. Лес на той стороне реки затоплен…

— В мае разгар половодья на Волге. Теперь, когда реку перегородили плотинами, волжане не знают, что это такое.

— Да. Да. Тогда строили первую. У Куйбышева. Мы ее видели с самолета, — подхватывает он. — А в Сталинграде ремонтировали улицы.

— Я четыре года учился в институте, и почти каждое наше занятие заканчивалось выходом всех студентов и преподавателей на расчистку руин…

— Мы видели немецких военнопленных. Они строили…

— Их было немного в Волгограде. Вы видели последних, отбывавших наказание за преступления, совершенные на нашей территории во время войны.

— Да, работало немного…

И опять разговор наш, будто уперевшись в стену, затухает.

Время обеденное, и финский журналист предлагает продолжить «воспоминания» в маленьком ресторанчике, где готовят «одно по-настоящему хорошее китайское блюдо».

За бутылкой французского «Кардинала» беседа теплеет, и я наконец решаюсь задать те вопросы, которые приготовил до встречи. Но уже через четверть часа ловлю себя на том, что сам отвечаю на них. Кошусь на бутылку. Она распита только наполовину… Причина в другом. Со мною что-то случилось. Воспоминания хлещут, как из испорченного крана вода. Пристыженно умолкаю.

— Время действительно было смутное, — отзывается Микколо. — Европа перевооружала свою промышленность, в США охотились за ведьмами… Из-за поездки в СССР меня тогда лишили визы. Должен был поехать на три месяца в Америку, на стажировку, а посольство США сочло меня неблагонадежным…

— А что вы думали тогда о России?

— Информации о вас было очень мало… Мы боялись России… Большая и загадочная страна… Впрочем… Один момент.

Он поднялся из-за стола и, извинившись, пошел к выходу.

Мы недоуменно переглянулись с. Раей. Через несколько минут появился с папкой, которую мы видели в его машине.

— Вот здесь. — Достал из нее тетрадь. — Я вел тогда записи. Когда Рая позвонила мне, разыскал их. Да… Вот… — Он начал листать тетрадь. — Большая и загадочная страна… Я так тогда назвал свою статью о вашей стране.

— А теперь?

— Большая и незагадочная… Я был несколько раз у вас и как журналист, и по линии общества Финляндии — СССР. Люди должны общаться, говорить, спорить друг с другом, и тогда загадки и страхи рассеиваются…

Подали действительно прекрасное мясо по-китайски, с картофелем и грибами.

Рассматриваем выцветшие записи в тетради.

— Первомайские парад и демонстрация длились пять часов, — читает хозяин. — Все время шел дождь.

Записи 2 мая 1951 года:

«Троллейбусы работают отлично. Часто моют улицы. Чисто. Милиция управляет движением».

В моих руках пригласительный билет:

«Антифашистский комитет советской молодежи приглашает Вас на прием по случаю пребывания в Советском Союзе иностранных делегаций молодежи.

Прием состоится 3 мая с. г. в 20 часов, в помещении ресторана гостиницы «Москва».

Антифашистский комитет советской молодежи».

— Да, — соглашается мой собеседник. — Мир изменился, а тревоги те же… Не допустить войны. Если в Европе будет все в порядке, то есть надежда… Финляндия и СССР показывают хороший пример… Президент Паасикиви говорил — нить переговоров не должна прерываться. Завершая переговоры, надо обязательно договариваться, где они будут продолжаться… Как журналист, я сопровождал этого мудрого человека в вашу страну. Любой спор, любая дискуссия, но только не война…

Мы клянем войну и желаем нашим детям не пережить того, что пришлось нам. У Микколо двое сыновей. У меня сын и дочь. Сейчас им столько же, сколько нам было тогда.

— Выросли новые поколения, и пусть они знают об этой мерзости только из